5
Покормлю злаченых рыбок,
Ущипну гитару за бок,
А то день как жизнь проходит
В топанье усталом тапок.
Желтой розы третьедневной
Сладкосиний запах,
И ее измяло тленье
Свой грубой лапой.
Мне смотать бы жизни нить
К самому началу,
И уж снова раскрутить
Я б не разрешала.
Я свернулась бы, свилась
Снова в тот клубочек.
Я б обратно вродилась,
Закатилась в точку.
Ах, хотя б безумья жаром
Памяти сжечь свиток!
Ты подвой, подвой, гитара,
За меня вздохни ты.
6
Глаза намокли изнутри,
Наружу слезы просятся,
Душа до утренней зари
Изноется, износится.
Я холодна, душа пуста,
Карают так нелюбящих,
И тела шелковый кафтан
Переветшает в рубище.
7
Голубую свою ауру видела!
Только будто галошей в нее наступлено,
И грязцы дождевой подмешано —
Грешная,
Видно, тяжко себя я обидела,
И лазурь моя вся притуплена.
Чашу разбила венецианскую
И оковала душу цыганскую.
Пьянство и лень — с вами спать и обедать
Стала бы я — про лазурь кабы ведать?
8
Пусть как свежая кровь- бусы- алы вы,
А крест сияньем подобен ножу,
Крест серебряный, бусы коралловы —
Только вами я и дорожу.
Светом налитые звезды морозные,
Пусть вы сияньем подобны ножу,
Мука сладкое, счастие слезное —
Только вами я и дорожу.
1977
КИНФИЯ [3]
КНИГА ПЕРВАЯ
I. К СЛУЖАНКЕ
Дай мне мази багровой —
Ветрянку у губ успокоить,
Дай, постель подогрев,
Чемерицы в горячем вине.
Ливень льет с утра —
Ледяными хлыстами
Рим сечет как раба,
Пойманного в воровстве.
В клетке кричит попугай —
Разговорился проклятый!
Край наш под мокрым застыл одеялом,
Только там — далеко, в Пиренеях —
На германца идут легионы.
В ущельях — как мизинец они,
Что в агонии долго дрожит,
Когда тело уже омертвело.
В Риме никто переменчивей нравом
Меня не рождался —
Нынче куда ни взгляну,
Все раздражает меня —
Все верещит попугай —
Жалкого жалкий подарок,
Задуши его быстро, рабыня.
Тельце зеленое после в слезах поплывет,
Буду тебя проклинать, но сейчас задуши поскорее.
Ревут водостоки — сегодня никто —
Ни вор, ни любовник — из дому не выйдет.
Тщетно в трактире напротив
Мутных не гасят огней.
II
Снова сунулся отец с поученьем:
— Надо жить, мол, не так, а этак.
— Хорошо, — говорю ему, — папа,
Больше этого не будет, папаша.
Смотрю я, кроткая, на голову седую,
На руки скрюченные, слишком красный рот.
Говорю я рабам: — Немедля
Киньте дурака в бассейн.
Волокут его по мраморному полу,
Он цепляется, а не за что цепляться,
Кровь течет по лицу и слезы:
— Доченька, — кричит, — прости, помилуй!
Нет! Некормленым муренам на съеденье
Ты пойдешь, развратник и ханжа.
Или представлю — как лев в цирке
Дожевывает его печень.
Ладно, ладно, — говорю, — я исправлюсь,
Ах ты бедный мой, старый папа.
Когда тигр вылизал даже пар от крови, —
Мне стало его чуточку жалко.
В уме казню его по=разному — тыщу
Раз и еще раз тыщу, —
Чтоб однажды и в самом деле,
Молоток подняв, — по виску не стукнуть.
III
Как посмела ты, подлая, как посмела!
Тебя мало сослать в деревню,
Выдать замуж за кельтибера,
Что мочою себе зубы чистит,
Иль под цвет души — за абиссинца.
О наглая! Катулла я твердила,
Бродя по дому тихо, — и светильник,
В углу стоявший, тень мою длинил.
Она вбежала, топая, из кухни,
Таща макрель на золоченом блюде,
И наступила прямо мне на — тень —
На голову, а после на предплечье!
А тень моя ее дубленой кожи —
Ведь знает же! — болимей и нежней.
Когда б тебя на той же сковородке
Зажарить с благородною макрелью,
И то тебе бы не было так больно,
Как мне — когда ты к полу придавила
Своей ножищей — тень от завитка.
вернуться
3
Кинфия — римская поэтесса 1 века до н. э., героиня элегий Проперция, прославившаяся не только талантом, но и дурным нравом. Стихи ее не дошли до наших дней, однако я все же попыталась перевести их на русский язык.