Ценную схему по систематическому описанию личности в целом разрабатывает Институт прикладной психологии. Фрагмент этой «психографической схемы» опубликован4. Особые методы, в представлении этой схемы, не разработаны. Дается указание по точному анамнезу и описанию. Разделы, которые для интеллекта, прежде всего, принимаются во внимание (фантазия, мышление, суждение, самонаблюдение и т. д.), еще не появились.
Если мы оглядываемся на весь ряд методов проверки интеллекта, то нам полностью очевидно первоначальное разделение проверок знаний (инвентаря) и способностей. Проверка инвентаря, от которой мы вообще ожидали немного, особенно перестала иметь значение после результатов Роденвальдта. Мы в ней устанавливаем только то, что приобретено, не получая возможности проникнуть в какой-то психологический механизм. Как бы интересны ни были такие выявления инвентаря для социо-
1 О его многочисленных работах основательный реферат О.Бобертага в Zeitschr. f. angew. Psychol. 3, 230 ff.: «Binets Arbeiten über die intellektuelle Entwicklung des Schulkindes (1894—1909)».
2 Eos 2, 97. 1906.
3 Eos 5, 177. 1909.
4 Zeitschr. f. angew. Psychol. 3, 191 ff. 1909.
логических целей, нам они дают мало. Насколько мало, однако, их значение д ля установления универсальных тезисов, причинных связей и объяснений, настолько велико оно все же для оценки отдельного случая. Хотя и здесь знание инвентаря само по себе значит мало, но это основа, на которой мы только понимаем психические жизненные проявления индивида. Что значит сравнение величины и качества инвентаря с другими факторами, мы упоминали раньше. Вопросы инвентаря, естественно, можно растянуть in infinitum, а общецелесообразных вопросов здесь нет. Все-таки некоторые зарекомендовали себя по той причине, что они касаются самых известных знаний. Такие обнаруживаются в распространенных везде анкетах и в процитированных местах.
Совсем другие требования мы должны предъявить к вопросам о способностях и к заданиям. Мы надеемся с помощью этого метода проверить особые стороны интеллекта. Если некоторые вопросы инвентаря нам в большей или меньшей степени неважны, то при новых заданиях мы спрашиваем, особенно если они требуют больших затрат времени, что же, собственно, они могут дать? Этот вопрос мы особенно поднимаем, если находим в инструкциях по практическим обследованиям простое перечисление этих методов. Если в таких схемах обследования от меня требуют установить те или иные рефлексы, те или иные формы чувствительности, те или иные виды галлюцинаций, то я знаю, что эти обследования могут по обстоятельствам означать. Но если от меня требуют дать задание назвать картинку, рассказать истории, побудить к высказываниям, дать задание объяснить пословицы, установить понимание шутки, разве я тоща знаю, для чего все это? Я должен у каждого пациента исследовать галлюцинации: иметь представление о наблюдательности в каждом случае, в каждом случае я должен также выяснять понимание анекдотов? Вполне само собой разумеется, что все эти задания задуманы не как самоцель, а чтобы как можно различным, в зависимости от случая подходящим образом, сориентироваться в наблюдательности, так что эти задания должны дать только возможность понять интеллект. Но справляются ли они с этим? Чтобы несправедливо не снизить значимость отдельных работ, мы должны отличать продуктивность таких заданий для теоретических целей от их пригодности для повседневного использования. Тогда мы можем сразу установить, что ни одно из этих новых заданий, несмотря на их сложность, в настоящее время не может дать больше для оценки интеллекта в отдельном случае, чем искусно проведенная беседа с соответствующими постановками вопросов. Это не мешает тому, что те сложные обследования пробуждают в нас надежду получить однажды также более подходящие дня повседневных целей методы. Но если эти методы уже теперь приводятся в инструкциях по диагностике, то это, по нашему мнению, преждевременный перенос теоретически полуготовых результатов на практику. Сколько усилий, вероятно, потрачено впустую такими экспериментами с высказываниями, проверками ассоциаций и т. п.! Потому что они преподают как теперь диагностически для отдельного случая, так и для понимания не более, чем обычные вопросы, которым они часто, разумеется, равны по функциональной способности. Иногда даже удается неожиданно осветить ими одну сторону для понимания, как это также неожиданно удается при ответе на вопросы, которые до тех пор не ставились. Но потом подсчет этих опытов, что, собственно, и является утомительным, не имеет смысла, так как этот подсчет в настоящее время еще не поддерживается. Но без него едва ли можно рассматривать это как особый метод. Если там читают: метод басни, метод пословиц, метод картинок, метод анекдотов,— то думают, что можно и дальше продолжать по-всякому: метод карикатуры, метод загадок, метод фонографа, метод кинематографа и т. д. Что мы достигаем всеми этими вопросами, так это только то, что мы воспринимаем в непосредственном понимании, и насколько это понимание удается с помощью одного или другого вопроса, зависимо для нас в отдельном случае еще в высокой степени от случайности, и в выборе вопросов для отдельного случая в целях демонстрации его особенностей проявляется особое интуитивное дарование психиатра, которое, к сожалению, теперь идет еще дальше, чем все те особые «методы».