Можно возразить, что в самом простом элементе ощущения есть эта направленность на объект. Если разделить ощущение и действие, то это будет совершенно излишним делением единого элемента. Как при всяком психологическом анализе, ответ можно получить двумя методами. Либо должно быть выявлено фактически раздельное и изолированное существование ощущений и действий, либо, если это невозможно, должно быть доказано, что ощущения и действия, каждое само по себе, остаются неизменными, в то время как изменяется другой элемент.
По первому пути следовать очень трудно. Можно указать на ощущения органов, которые сопровождают аффекты как содержание переживаний, сами не создавая объекта. Мы их только испытываем, в то время как в аффекте «подразумевается» совсем другой объект. Также и другие ощущения, вероятно, мы можем испытывать при полном внимании, но без предметного истолкования. Мессер описывает: «Я хорошо помню один случай, коща я испытал это со всей отчетливостью. Я первый раз ночевал в незнакомом городе и на следующее утро проснулся в испуге: мое сознание некоторым образом было заполнено интенсивными
С применением психологии Брентано.
слуховыми ощущениями. Некоторое время они остаются нелокализованными (откуда они идут и какой предмет их издает); “разум”, так сказать, молчит; состояние отвратительное, пугающее. Однако это продолжается, пожалуй, только 2—3 секунды. Затем внезапно вспоминаю, что накануне вечером совсем близко от моего дома я видел железнодорожную линию. За этим тут же следует объективное объяснение ощущения: это шум проходящего мимо поезда».
Второй путь кажется более убедительным. Возьмем пример Гуссерля: «Я вижу предмет, например, эту коробку; я вижу не мои ощущения. Я все время продолжаю видеть одну и ту же коробку, как бы она ни была повернута или перевернута. Переживание ощущений меняется, все время новые ощущения входят в наше сознание. Остается все то же “подразумевание” коробки как объекта, то же самое действие». В этом общем переживании восприятия по-разному поворачиваемой коробки мы имеем переменную составную — ощущения и постоянную — «подразумевание» коробки. Это действует убедительно, если на основании подобных наблюдений и размышлений устанавливают, что обе составные части по сути различны, и что вторая составная часть, действие, «подразумевание» является тем, что прежде всего делает возможным присутствие «объекта» в нашем восприятии.
Итак, результатом мы имеем, что в восприятии, как и во всех психических переживаниях, следует выделять два разных, не сравнимых между собой класса элементов: ощущения и действия1. Ощущения — это материал, присутствие которого необходимо, чтобы вообще могли иметь место акты. Материал ощущений едва ли можно назвать «восприятием», так как в нем нет ничего от противопоставления субъекта и объекта, ничего от направленности на предмет, от «подразумевания» при восприятии. Мы воспринимаем не совокупность ощущений, как полагают некоторые психологи, а «вещи». Мы видим не просто чередование ощущений, а связь причины и следствия, когда один
Попутно заметим, что эта противоположность не ограничивается элементами ощущения в прежнем смысле. Также в чувствах и мотивах есть материал, который возникает только в действии, переживании, который должен быть отделен от актов чувствования и желания, которые возможны только будучи направленными на «нечто».
бильярдный шар толкает другой, это так же достоверно, как то, что мы видим «вещи», а не комплексы ощущений1.
Это основополагающее разграничение психического материала ощущений и действий, по нашему убеждению, не теряют из виду многие авторы, которых цитирует Гольдштейн. Он разделяет их мнение, что каждое восприятие состоит из чувственных и нечувственных компонентов. Нечувственными являются, например, временные и пространственные представления, идентичность, сходство и различие. Но также и саму «предметность» Гольдштейн считает чем-то другим, нежели просто ощущением. Он говорит, например: «Наконец, мы вообще не можем испытывать ощущения вне связи с объектом, это значит, мы можем лишь “воспринимать”... “Ощущение — это изменение нашего Я”». Я придерживаюсь мнения, что это при всех его меняющихся формах очень древнее воззрение нашло свое самое ясное и безупречное выражение у Гуссерля, чьи исследования положили начало нашему суммарному анализу восприятия, не учитывающему важное различие, не говоря уже об изложении этих равно важных и сложных исследований2.