Это преступление достигло ушей нашего монарха, который распорядился о детальном расследовании всех обстоятельств. Выяснилось, что маленькую преступницу очень редко посылали в школу, поэтому она совсем отстала в учебе. Ее приговорили к 10 ударам розг в присутствии всех учеников школы и затем ее передали родителям под особый надзор. Только наш всемилостивейший монарх, желая самого лучшего этому несчастному созданию, принял ее с разрешения родителей в сиротский дом в Вене, где она, однако, вскоре после этого умерла от нервной лихорадки.
О втором ребенке сообщается в анналах Клайна, т. VII.
Мария Луиза Зумпф, 10-летняя служанка, 1 июня 1790 г. в 10 часов утра вошла в комнату хозяев и закричала: «Дом горит!» Он выгорел полностью, и три человека погибли. То, что она сама виновница пожара, она сначала отрицала, пыталась перевести подозрение на одну нищенку, пока не призналась некой фрау Ральм, которая ей сказала, что ей ничего не будет. До этого она в страхе кричала: «Пальмше, они меня сожгут!»
Уже давно она проявляла нежелание продолжать службу и высказывала относящиеся к этому опасные суждения. Дочери пономаря Белитца она сказала, что хочет дать ребенку своих хозяев проглотить иголку, чтобы ребенок умер и ее служба закончилась. Но это не было ее серьезным намерением, а она думала, если она так скажет, ее уволят со службы.
На хозяев у нее не было жалоб, она только была недовольна одной служанкой, с которой она спала в одной кровати.
В качестве причины своего поступка она каждый раз указывала тоску по дому. Ее наличие было также известно окружающим. Кроме того, она первоначально утверждала, что ее дедушка посоветовал ей это, позже — что он только сказал: она должна устраивать глупые проказы, чтобы ее отпустили со службы. В день накануне преступления она сказала отцу, что очень хочет вернуться. Тот избил ее за это до синяков.
Ей сначала пришло в голову освободиться от службы тем, чтобы поджечь дом хозяев. Это она сначала собиралась осуществить с помощью принесенного во двор горящего угля. Поскольку это не удалось, она принесла две лучины, зажгла их на плите, забралась с ними по стоящей рядом с задней дверью лестнице, где подожгла горящими лучинами соломенную крышу на чердаке. Она вполне себе представляла, что дом сгорит, но не думала, что ущерб будет таким большим и при этом погибнут люди. Для нее не было неизвестным, что она заслуживает за это преступление наказания, но не знала, какого. Неописуемая тоска по дому побудила ее на это преступление. Впрочем, она оправдывала преступление юностью, просила о сострадании и обещала исправиться.
Несчастными последствиями своего поступка и особенно вызванной этим смертью людей она, казалось, была очень тронута. После преступления она заламывала руки и кричала: «Ах, наш дом сгорел», — обхватила колени свидетельнице и кричала: «Ах, я в этом не виновата». Объятие было таким крепким, что свидетельница не могла высвободиться.
Ее родители были поденщиками, которые питались скудно. Она только немного училась читать, на лето она должна была идти в услужение, пока зимой снова не начиналась школа.
О характере обвиняемой мать дает отзыв, что она, кроме некоторых детских шалостей, никогда не совершала ничего дурного, а вела себя всегда прилежно и порядочно. Но она мучила курицу, которая неслась, до тех пор, пока у той не оборвались кишки. Органист, к которому она ходила в школу, считает, что она была вздорной и у нее была коварная душа.
Заключение подчеркивает силу ностальгии, которая сопровождалась своего рода страхом, неблагоприятное воздействие порки отца. Защитник обращает внимание на несовершеннолетие и детский нрав.
Наказание: 6 лет каторжной тюрьмы, «вместо теплого приема пороть там розгами, также во время срока наказания ежегодно 1 июня, как в день поджога, то же и при освобождении».
У последнего ребенка нравственная неполноценность, кажется, отчетливо выступает вперед и является тем более поразительной, что мы находили особенно хороший, кроткий, далекий от любой злобности характер. Этот ребенок отличается, видимо, от других наших типичных случаев в том направлении, которое ведет к морально стоящим на низкой ступени существам, совершающим без аффекта, с невероятным безразличием самые жестокие убийства и другие преступления. О степени расстройства у этой Зумпф нельзя получить хорошего представления; возможно, у нее нежелание работать существенно перевешивало ностальгию.