Тяжелая судьба и неудачи побудили К., у которого никогда не было недостатка самолюбия, уже в 1896 г. оглянуться на свое прошлое и заняться своей собственной жизнью. Теперь он решился (вероятно, в надежде достичь этим скорее продажи своих календарных часов) отдать историю своей жизни в печать. В 1906 г. появилось «Правдивое описание жизни человека, которого из-за создания великолепных астрономических календарных часов официально объявили сумасшедшим, лишили гражданских прав и заперли на 159
дней в сумасшедший дом». Начало образует стихотворение длиною во много страниц, в котором говорят часы, например:
«Тебе возвестить славу творца, —
Это цель существования моего!
Его всемогущества творения: красоту,
мудрость, доброту, я возвещаю Тебе!»
Во второй части стихотворения речь вдет об «объявлении сумасшедшим». Затем следует рассказ о жизни, в форме, как будто говорится о значительном человеке. Это самоуверенное патетическое описание — как будто описание благородного преследуемого. Он всегда «мастер». Он не может довольствоваться изображением «прямо-таки неслыханной судьбы» «бедного человека». При этом он многократно демонстрирует склонность к логическим тонкостям, к остроумным мыслям. Он начинает: «Маленький Юлиус уже в ранней юности проявил тягу к знаниям и к учению». Он рано начал читать книги, рано узнал горькие испытания. Но «верующую детскую набожную душу» он сохранял всегда. Во второй главе, озаглавленной «Змея под цветами», он рассказывает, как в 1892 г. слухи о неверности его жены и последствия превратили его жизнь, когда он находился в «кульминационном моменте» жизни, в муку. В следующем разделе «Разоблачение» мы узнаем в неизменном ввде о сцене, когда К. ночью пришел как предполагаемый чужак домой, чтобы указать жене на ее прелюбодеяние. Об этих событиях, посещении окружного врача, слушании дела для примирения, «объявлении сумасшедшим», безуспешных попытках аннулировать его, обо всем этом К. рассказывает здесь вплоть до деталей так, как в 1895 г.
Зато мы неожиданным образом узнаем теперь об одном событии, которое до сих пор никогда, ни единым словом не упоминалось им ни при обследовании в Гейдельберге, ни в многочисленных сочинениях. Это событие теперь датируется 6 ноября 1895 г., то есть несколькими неделями раньше до перевода в Гейдельберг. При таких обстоятельствах можно думать о возможности полной фальсификации воспоминаний (обмана памяти). Он рассказывает: «В тот день трактирщица Б. подала ему — он завтракал не дома — кофе. Наливали странно долго. Кусочек бумаги, в котором, видимо, был порошок, полетел на пол. У кофе был несколько странный вкус. Однако он не хотел доставлять людям неприятностей, ничего не сказал и мужественно выпил всю чашку. Тут как раз пришла его жена и хотела уговорить его еще на одну чашку. Часом позже ему вдруг стало плохо. Все тело было как парализовано. Он опустился со стула на пол, почувствовал острую боль и жжение в конечностях, ужасные боли, колики, жгучую жажду. Перед глазами он видел огненные всполохи, слышал журчание, как водных потоков. Его разум оставался при этом ясным. Неподвижно лежал он с осоловелым взглядом, не мог сдвинуться с места и пошевелить хотя бы пальцем. В любое мгновение ждал смерти. Сильнейшая тошнота безуспешно
мучила его. Вечером еще было худо, но лучше». О дальнейшем протекании болезни он не сообщает.
Далее он рассказывает снова без изменений о своем побеге в Швейцарию, аресте и переводе в Гейдельберг «в дом ужасов». Здесь он жалуется: «Три дня и три ночи Клуг должен был лежать в кровати в коридоре, в который выходят все комнаты полностью безумных. Голые, полуголые, частично прикрытые только платком, подушкой или ковром в самых различных драпировках, они выходили из своих комнат и танцевали, вопя, горланя, крича по-петушиному, жужжа на все лады, вокруг постели в страхе молящего Бога о милосердном избавлении. Они рычали: “Убейте его”. Санитары держались в стороне, так как туда, где только собираются 3—4 тяжелобольных, не сунется ни один санитар. Они справляются только с отдельными и ведут их на место».