В остальном изучение дела и обследование пациента показали, что с течением времени всплывают истории, о которых он раньше не говорил. Они, хотя и соответствуют по общему типу более ранним, только по особому содержанию новы. Конечно, невозможно с абсолютной уверенностью различить, опустил ли их М. раньше, как в последнем случае, или они, действительно, всплыли в его сознании как новые. В любом случае, вполне достоверно, что существенного преобразования старых историй не происходило. Они сохранялись такими, какими были однажды созданы, или на их месте появлялись новые.
После того, как получен обзор бредовых образований, я продолжаю рассказ в хронологическом порядке, который был прерван в мае 1905 г. Его поведение оставалось вполне упорядоченным, он хорошо спал, ел с аппетитом, уверял, что чувствует себя хорошо. В первые дни в психиатрической лечебнице он частенько возбужденно требовал освобождения. Якобы, окружной врач находится под влиянием инспектора, инспектор — под влиянием бургомистра. В угоду последнему жертвуют им. По всей округе пойдет крик, когда он раскроет дело.
28 мая записано: всегда немного возвышен и эйфоричен, рано идет в школу, пишет в стороне от других больных пробы красивого, правильного почерка и исторические даты на доске, которые с гордостью демонстрирует. Свыкся с пребыванием здесь. Теперь с ним, якобы, обращаются с уважением, видят, что он не болен. В первый же день, однако, один санитар катался по стене, когда он проходил мимо, чтобы этим его передразнить, будто у него падучая болезнь. Также он, якобы, слышал, как тот при этом сказал: «Говорят, у того учителя падучая болезнь». Уже несколькими днями позже ему была предоставлена большая свобода. Он пообещал не сбежать. Он хочет выйти с честью.
26 июня он вспоминает, плача, о своих бедных детях, просит жену сообщить новости о них и одновременно пишет, что прощает ее. За бредовые идеи он держится неизменно крепко. Его поведение всегда вежливое и дружелюбное.
По желанию его жены, которой дело теперь представлялось более безобидным, 29 июня он был отпущен. Однако уже 2 июля жена просила в телеграмме забрать ее мужа снова. После прибытия он сразу стал ей угрожать, так что она должна была от него бежать. Сразу же посланные санитары его уже не застали, он уехал в свою родную деревню, находящуюся далеко от его местожительства, к свояку. До этого он еще лично 3 июля 1903 г. попросил отпуск на июль для укрепления своего здоровья. Он, якобы, хочет провести время в своих родных местах. Школьный инспектор замечает, что он в его поведении и речи не усмотрел никакого волнения. Отпуск был ему предоставлен.
21 июля 1903 г. он просит о переводе в другое место. В письме говорится среди прочего: «К моей семье принадлежат две девочки 13 и 12 лет и 10-летний сыночек, я даю им уроки игры на скрипке и пианино, кроме того, они обучаются французскому языку и сыночек латинскому языку для поступления в гимназию». Он просит при переводе принять во внимание «эти обстоятельства».
24 июля 1903 г. он предоставляет медицинское свидетельство врача, который наблюдал его в его родной деревне; В тот же день фрау М. просит, чтобы ее муж снова был отправлен в психиатрическую лечебницу. Как ей видно из одного его письма, он еще нездоров. В этом письме говорится среди прочего: «Продолжают плести паутину лжи». «Я тебя отдам под надзор полиции». «Ты хочешь денег? Иди к бургомистру, которому ты давала, чтобы он
перед этим выпил кружку, чтобы лучше тебя......Теперь тебе скоро
хватит твоей верности? И Ирму уже совратили... Ты потаскуха для всей деревни... Распутное дело процветает... С этим нужно покончить... Я должен работать, а меня еще мучают, отравляют, убивают и преследуют... Вот уж он (М.) вырвется в провинцию к будет чистить».
30 июля 1903 г. М. написал в прокуратуру и 31 июля появился в Шмерцингене у своей жены. Та с детьми убежала от него. На следующий день он был препровожден санитарами в лечебницу. Он сам, как говорится ъ одном из его сочинений, в дни начала и конца июля был в Шмерцингене, снова заметил много поразительного. Бегство его жены, факт, что его дочери ночевали у бургомистра, были им истолкованы в духе его бредового представления о сексуальных преступлениях. В недели между этим, когда он пребывал в своей родной деревне, не произошло ничего особенного, не считая того, что он написал упомянутое письмо жене.