Во встретившейся ему случайно медсестре он каждый раз узнавал «даму». В этот раз она имела физическое сходство. Сходство с картиной Леонардо привело его к имени Мона Лиза. В качестве Моны Лизы дама сопровождала его в дальнейшем протекании психоза.
Теперь сменялись не очень связанные между собой многие сферы переживаний: его сознанием овладела мысль, что все неорганическое имеет душу (воспоминания о Фехнере). Раздеваясь, он отбросил свои ботинки, он воспринял это как жестокость; взял ботинки, погладил пол и затем тихо поставил ботинки. Свои брюки он осторожно положил на «жертвенный алтарь».
Лишь в общем виде больной отмечает, что все, что он делал в состоянии психоза, было мотивировано. А часто и вдвойне мотивировано. Существовал чувственный и трансцедентальный мотив. Например, когда он помочился в постель — чувственный, физический порыв в состоянии сна. Трансцедентальный мотив — изъятие всего грязного, что он в себе имел, из сверхчувственного (транс-цедентного) мира. «У меня не было недержания. Я мог бы это удерживать».
Он почувствовал острую потребность проклинать. Его философская система (скептическое отчаяние) имела при этом определяющее значение. Он воскликнул: «Наш Бог, я проклинаю его, мы существуем только потому, что он вел половую жизнь». Рассвирепев от этого, он швырнул в стену пуговицу и галстук, на мгновение болезненно почувствовал нарушение неорганической жизни души, но затем ясно понял для себя: «Стоп, я Бог, я его убил. Я не должен так себя вести». Бросая пуговицу, он думал: «Должен раздасться шум». При этом он слышал музыку, звучавшую в курортном парке, думал о «Зигфриде» и «ему казалось, что в действительности повторяется романтическое», он слышал, как вдут германцы, и некоторое время жил в этой сфере. Он «чувствовал, что теперь везде в мире романтические истории происходили в новой форме». Господствующее положение снова заняла сфера переживаний «золотого» века. Он думал: «Если бы Бог не грешил, то не было бы бедствий». За это
новый бог (он) должен сам себя проклясть, он должен всегда оставаться в палате, и тогда будет «золотой» век. Иногда он осознавал то, что мир фантазии создал он сам, но все же это происходило редко. Он проникся чувством, что он обладает огромной силой, сжимая в ярости кулаки, но не имея в мыслях причинить кому-либо вред.
Он полагал, что он теперь находится перед таким же искушением, как и Бог. На улице стоит Мона Лиза. Он может зачать с ней детей и говорит: «Мона Лиза должна войти в палату». Если дверь открывалась, то он быстро кричал, что она должна остаться за дверью. Так колебался он между привлечением и отталкиванием.
В эти часы развивалось также дальше чувство присутствия другой личности и раздвоения. До этого он переживал колебания; присутствует другая личность, которая до мельчайших тонкостей сопереживает с ним и сочувствует ему, которая затем является им самим в удвоении, он сам в качестве женщины. В палате удвоение приобрело полностью четкий характер. Теперь в нем была другая личность, он чувствовал в себе женское тело. Он чувствовал женскую грудь, округлые бедра, женские гениталии. И все же он чувствовал себя в некоторой степени ядром, реально, а женское как прозрачное, как призрачное (таинственное). И все же он ощущал очень ясно жизнь женского тела, дыхание и т. п. Он чувствовал себя мужчиной высокого роста, имел огромный член и чувствовал себя так хорошо, как Адам Дюрера. Он ощупывал себя во всей своей красе. Он думал, что все люди будут теперь такими высокими и пропорционально сложенными. Между ним, мужчиной, и между ней, женщиной, произошло совокупление. Это было чувство любви, без какого-либо сексуального возбуждения, «такое свободное, возвышенное чувство». Все чувственные восприятия совокупления были без похоти. Когда совокупление завершилось, пропало чувство раздвоения. Вероятно, это продолжалось всего лишь полминуты. Довольно неожиданно состояние изменилось. Происходило быстрое изменение в физическом отношении. Однако он осознавал, что он был тот же, что он духовно оставался тем же человеком. Даже позднее, когда он стал богом и др., он всегда осознавал: «Я, Иосиф Мендель, который стал богом». Через несколько дней в Гейдельберге подобные переживания телесного раздвоения повторились еще раз. Больше этого не происходило.
Перед этимм переживанием совокупления врач сделал ему инъекцию. В это время он очень громко кричал. Сестра (Мона Лиза) помогала. Он осознавал ситуацию. Сестра была смущена, и он сказал с юмором (как всегда его настроение менялось): «Ах, посмотри-ка, как стыдлива Мона Лиза». После инъекции наступило состояние дремы, в которо четко проступили женские ощущения и привели к описанному выше совокуплению. Затем он почувствовал переход в другое состояние. Ничего женского он в себе больше не чувствовал, он был совсем один. Он почувствовал «ужасную похоть», им владело желание: «Теперь я должен онанировать»,— и сделал это. «Это легко было сделать»,— считает он; После этого акта он заснул, и У него была спокойная ночь.