Больной, капельмейстер Байнманн (классическая Dementia praecox сначала в параноидальной, затем в кататонической форме) написал собственную историю своей болезни, в частности, о влиянии аппаратов. Мы находимся в том месте описания, где он думает, что должен умереть, обрести вечный покой. Он испытывал чувство потрясающей радости. «Моя радость, что я попаду на небо, становилась все сильнее, ах, и радость, я увижу Эмми (умершая сестра), ах, Эмми... Потом я крикнул довольно громким голосом: итак, прощай, милое моему сердцу искусство и... ну... пора, я досчитаю до трех и давай... раз... два... три... Подожди только, на, давай. Итак, ...1, 2, 3, давай!!! Но ничего не произошло, а аппарат защелкнулся и вернул мне мое нормальное настроение. Папа сказал мне тогда: “Карл, тебе надо лечь и успокоиться”. Я в то время на самом деле думал, что должен умереть, что меня сожгут электричеством, это было бы как удар, и я обрел бы вечный покой».
Личностное сознание больного имело в психозе также двойную ориентацию. Больной все время осознавал, что он Иосиф Мендель, и, одновременно с этим, он был богом, сыном короля Отто, всей вселенной и т. д. Раздвоение больного встречается многократно. Здесь речь идет о феноменологически не очень ясных фактах. Мы в общем знаем переживание собственно раздвоения, которое происходит таким образом, что рядом друг с другом переживаются на самом деле две личности во всей полноте чувств, и мы знаем также раздвоение, когда индивид переживает себя только одного, но вне себя видит еще некоего другого, которого он, очевидно, считает двойником, не переживая его изнутри как раздвоение. Больной чувствует себя удвоенным в лице с другим полом — в своей сестре, позднее также в сопровождающей его даме Моне Лизе. В дальнейшем он даже физически ощущал себя двуполым, он пережил в себе половой акт между двумя этими лицами. Наконец, он чувствовал, как ему, другому, делают вскрытие, в то время, как он сам лежал в постели.
Что касается имеющих отклонения от нормы чувственных состояний, укажем на увеличение количества и усиление глубины переживаний, связанных со способностью жить чувствами других, перед психозом, а также сошлемся на обзор его чувств, имеющих отклонение от нормы. Только одно чувство мы хотим выделить особо, которое, как нам кажется, является характерным при таких формах психоза: завершающее чувство безразличия. Чем все закончится, ему безразлично, он чувствует себя пассивным.
Это чувство, которое мы отметили также и в первом случае, описано еще одним больным, который пережил (в психозе) религиозную войну, мировой пожар, треск ружей, грохот пушек, «какого не услышишь даже в самых диких битвах», и описано следующим образом: «Вообще-то, самые ужасные фазы моих галлюцинаций я перенес со стоическим спокойствием, как будто бы я как раз знал, что вся эта суматоха только бред и скоро должна прекратиться»1.
По отношению к психотическому переживанию у больного многократно появлялось чувство принуждения, которому он вна-
1 FEHRLIN, Die Schizophrenie. Im Selbstverlag. (Собственное описание больного шизофренией).
чале подчиняется, но от которого он к концу пытается уйти через переключение внимания. Когда он, слушая музыку в курортном парке, вышел на террасу, он почувствовал, что нечто заставляет его пойти по определенному пути. Он должен был идти точно по следам какого-то другого лица. Он подчинился также требованию точно следовать музыке телодвижениями и т. д.
Движения, которые больной делал во время психоза, были, по его мнению, всегда мотивированы, даже самые странные, ошибочно принимаемые за «кататонические». Когда он производил такие движения, он хотел, например, лучше разместить (известные) существа, помочь им двигаться и т. п. Такие показания о сквозной мотивировке моторных явлений, обращающих во время психоза на себя внимание и воспринимаемых как «кататонические», не являются необычными при такого рода психозах, богатых переживаниями, например, мы можем процитировать Нерваля:
«Каталептическое состояние, в котором я находился несколько дней, было мне научно объяснено, и сообщения тех, кто меня наблюдал, привели меня в своего рода раздражение, потому что я видел, что сумасшествию были приписаны движения и слова, которые для меня совпадали с различными фазами одной логической цепи событий».