Обычный итог у нашего больного не наступил1. Но в содержании его острого психоза, который возник как реакция на почве разочарования от результатов экзамена, получили конкретное воплощение его тяга к общему, но также и его скептическое отчаяние.
То, что при новом жизненном настрое, в результате которого его волновали только вопросы мировоззренческого характера и в результате которого он в своей неуверенности не мог занять никакой позиции, он не мог работать по своей профессии, очевидно. Он рассказывал, как в практических случаях он не мог принять практического решения, а постоянно возвращался к самым принципиальным юридическим вопросам и сочинял длинные научные труды, как противны ему были оставляющие равнодушным мелочи этой профессии, как ему не хотелось общаться с коллегами, которые казались ему малокультурными, и как его осенило, и как он глубоко осознал, что прежде, чем заняться работой юриста, он должен выяснить все для себя (определиться в философском отношении). При этом, по оценке окружавших его людей, он имел выдающееся юридическое дарование, и все (по имеющимся данным и его коллеги-юристы) ожидали, что он получит за экзамен I. То, что он вообще сдал экзамен, не готовясь к нему снова, уже свидетельствует о его способностях. Не интеллектуальные недостатки, а изменения в жизни воли и оценок были тем, что сделало его несостоятельным.
Острый психоз больного состоял из двух фаз: первая фаза — фаза первых признаков, первых изменений в его душевной диспозиции (начиная с неудачи на экзамене, длившаяся прибли-
1 Бредовые идеи больного не переросли в систему, не имеют отношения к его мировоззрению. Ой относится к ним с колебанием h неуверенностью.
зительно четыре недели), вторая фаза — фаза временного переворота его душевной диспозиции, сделавшего возможными психотические переживания. Форму последних мы феноменологически описали в первом разделе. Теперь обратимся к содержанию.
Сам больной постоянно подчеркивает чрезвычайное богатство переживаний. Огромное количество представлений одновременно овладело им. У одного и того же события было, наверное, 20 значений, считает он. Все было очень противоречиво, «так ужасно нелогично». Поэтому совершенно невозможно этот психоз представить рационально, придумать и приписать ему логический смысл. Многое, что он пережил, имело преходящий характер (романтический век, душевная жизнь неорганической материи и т. д.). Потому что почти все, по мнению больного, что он когда-либо читал или что было предметом его фантазий, теперь он пережил как действительность. Тем не менее, во всей массе переживаний можно проследить некоторые основные мотивы, распознать некоторые основные настроения в качестве источника многочисленных рациональных содержаний, которые проходят сквозь весь психоз и которые понятно связаны с его жизнью, его глубочайшим переживанием и его профессиональной неудачей. Эти основные мотивы мы хотим выделить из того числа случайных ассоциаций и реминисценций, которые наряду с ними направляли течение психоза. Мы далеки от мысли, что можем вообще «понять» содержание психоза как сплошь осмысленное образование. Тремя основными мотивами являются: 1) неудача на экзамене, 2) философский скептицизм, 3) отношения с дамой Моной Лизой.
Неудача с экзаменом объективно была причиной, спровоцировавшей психоз. Она была в первые недели определяющей для содержания его бреда, связанного с другими людьми, предчувствий предстоящих событий, голосов. Делаются намеки на его профессию, на его прилежание, на отсутствие работы («его отец еще кормит»). Он вынужден подозревать, что министерство несправедливо поставило ему плохую оценку, потому что по каким-то причинам хочет избавиться от него. Но есть приметы того, что назревает революция, чтобы ликвидировать министерство и экзамены, и что народ, крестьяне, очень симпатизируют больному, который при этом будет играть роль, подобно Наполеону. Действительно, напрашивается желание понять большое количество появившихся бредовых и галлюцинаторных содержаний этих первых недель, как если бы они были выражением его желаний: министерство поступило со мной несправедливо, я хочу его уничтожить. Если даже такой смысл не дает нам ничего другого, кроме того, Что мы снабжаем большинство содержаний, выступающих предвестниками психоза, единой формулой, такое дескриптивное значение вполне имеет право на существование. Насколько велика при этом роль действительных механизмов отделения психических процессов и появления их в сознании в болезненной форме, это мы в данном и во всех до сих пор известных случаях вынуждены оставить без ответа. Но мы можем принять существование таких механизмов в виде предположения.