В яме его жена окончательно умерла и была съедена крысами. Были убиты также и его дети. Но на следующий день больной увидел лицо своей жены на стене, она появилась, в виде духа. Она рассказала, что старший сын бросил обеих девочек в воду, а в конце его самого туда бросили. Затем она объяснила ему, как ему надо умереть, чтобы попасть к ней. Надо, чтобы его утопили. Она его все еще любит. Она лежала рядом с ним на определенном расстоянии. Но они друг друга даже не коснулись. Его жена раз пожаловалась, что хочет есть. Он положил кусочек булочки на постель. Так его жена постоянно сопровождала его в виде духа до последнего момента, пока он не попал в гейдельбергскую клинику. Туда он ее не взял.
Она жаловалась, что он ее теперь бросил, сказала: «разве ты больше не знаешь меня и детей?» и «Прощай, Мориц, мы больше не увидимся» и ушла. В этот момент он почувствовал глубокую боль. Но уже в бассейне он «все забыл». Только идея, что его жена умерла на самом деле, сопровождала его еще несколько дней.
С момента поступления в клинику он больше не слышал никаких голосов и ничего больше не видел и не переживал. Он был чрезвычайно вял и изнурен (потеря веса во время психоза с 156 до 138 фунтов) и спал крепко. Объективно он тоже производил впечатление изнуренного больного делириумом. Когда он в воскресенье проснулся, он опять считал, что его жена умерла. Только по прошествии нескольких дней ему стало ясно, что все это ему привиделось. Прежде, чем перейти к описанию длительного состояния и дальнейшего течения психоза, изложим лишь то относительно немногое, что нам удалось узнать от необразованного и не очень хорошо наблюдаемого больного относительно общих психологических соотношений при психозе.
В начале психоза, до момента поступления в маннгеймскую больницу, сцены сменяли друг друга относительно медленно, между ними были довольно длительные перерывы. Одна и та же сцена не повторялась. Ото дня ко дню переживаемые больным сцены стали носить все более массовый характер, а в конце концов «лихорадочный». Начало «было легким» по сравнению с событиями в больнице. И все же, по мнению больного, он все время был в полном сознании и бодрствовал, может обо всем вспомнить (за исключением отдельных деталей, например, имени главнокомандующего Горного отделения и т. д.).
В начале психоза он иногда и довольно длительные промежутки времени был снова совершенно независим, как это следует из его описания. Даже тогда, когда переживания стали богаче и непрерывнее, ему снова и снова удавалось сориентироваться и прогнать видения. Он ложился на бок, и голые люди исчезали. Или он вставал с постели, и все исчезало. Неоднократно он говорил тогда себе: это мне все привиделось, что за ерунда. «Временами я не знал, где я был, был подавлен мыслями, но затем сосредоточивался и опять все знал». Наконец, попав в больницу, он ориентировался по санитару, выглядывал в дверь и делал вывод: это не корабль, а больница. Он удивлялся: это корабль, а находится в середине города. Но это были лишь краткие мгновения, и он абсолютно не знает, ориентировался ли он в последние дни. «Это захватило меня крепко». «Я не знал больше, был ли это день или ночь, в субботу думал, что это уже воскресенье». При этом он заявлял, что полностью бодрствовал, и смог бы сориентироваться, если бы произошло что-нибудь действительно. «Я все, что происходило, понимал». По его словам, он все время знал, что мы пишем 1912 г. Когда его перевели из больницы в Гейдельберг, он сразу понял, что произошло.
Что касается состояния сознания, то больной не способен внятно его описать. То он подчеркивает, что полностью бодрствовал, то в другой раз говорит, что когда он временами ориентировался, то это он приходил в себя. Но он подчеркивает, что это было не так, как когда пробуждаешься ото сна. Сравнение со сном представляется ему неточным: все, что он переживал, было слишком настоящим, и, кроме того, он не спал.