С 1908 г. он чувствует себя непонятым, считает, что семья неправильно обходится с ним, особенно когда его не поддержали в намерении заниматься философией. Из-за этого плана у него были с родителями столкновения. Они приводили его в волнение. В среде товарищей он чувствовал себя так же неуютно, все больше и больше отделялся от них, общество его не устраивало, ведь у этих людей было так мало интересов (это были юристы и медики).
Во все эти годы он часто бывал расстроен. Намного больше это стало бросаться в глаза с 1910 г. С этого времени он, по впечатлениям брата, сильно меняется. В это время, обманывая родителей, он занимается в Мюнхене исключительно философией и хочет написать сочинение (свою «систему») ,(ср. ниже). С этого времени обращает на себя внимание его немногословность. Он сетует на отсутствие нормального общения, жалуется на общество, которое ему не по вкусу. Его постоянной темой было то, что он себя не очень хорошо чувствует. Кроме того, он стал более недоверчив. После того, как
он покидает Мюнхен, он переживает глубокую депрессию, он неконтактен, у него нет аппетита, он очень раздражителен, но при этом у него отсутствует всяческая инициатива. С одной стороны, иногда легко подверженный влиянию, с другой стороны, он совершенно недоступен, особенно если замечает намерение оказать на него влияние.
Изменение характера больного проявилось частично в усилении всегда имевшихся черт. Он всегда был критичен и язвителен (он сам говорит: я более нигилист, чем мой брат, я быстрее нахожу зацепку), теперь же развивается уничтожающий скептицизм. Никогда у него не было инициативы, присущей нормальным людям, теперь же он утратил почти всяческую инициативу.
Его поведение с момента возвращения из Мюнхена (в последние полтора года) его брат описывает так: он «охотно симулировал сумасшествие», особенно если был навеселе. Он изображает равнодушие, хотя внутренне его нет. Моментами в его поведении наблюдается ка£ая-то принужденность. В последние годы он вел себя вызывающе резко и оскорбительно по отношению к знакомым, но в общем же оставался очень застенчивым. В глаза бросалась его чистоплотность, он очень часто мыл руки, хотя у него не было опасения заразиться. В сексуальном отношении он был очень .сдержан.
«Наука — это ничто, не приводит ни к каким результатам»,— и подобные высказывания для него очень характерны в последние три года. Но скептицизм высказываний зависел от его настроения. В душе уже последние 5 лет он чувствовал свое значительное превосходство над другими людьми. Впрочем, в своем кругу он слыл очень одаренным юристом.
В декабре 1911 г. он сдавал государственный экзамен\ Он к нему совершенно заранее не готовился, воспринимал его как бессмыслицу и не удерживался вполне от некоторых воспринимаемых как «фривольность» высказываний. Так, в качестве эпиграфа он написал: «Разве Вы не видели маленького Кона?» Своей работой, впрочем, он был очень доволен, считал, что она написана хорошо, и ожидал, что получит за нее высшую оценку.
В начале апреля он получил плохую оценку. Это привело его в сильное волнение. Несколько дней он не мог ни есть, ни спать, хотел остаться один и не терпел у себя никого, кроме своей сестры. В первый день он напился, встал на следующее утро очень поздно и был крайне расстроен. Затем произошло столкновение с матерью, которая попыталась прочитать ему нотацию. Отсутствие аппетита и «нервное возбуждение желудка», нарушение сна и плохое расположение духа через 8 дней прошли, однако он оставался несколько возбужденным и нервозным.
Но с середины апреля он стал спокойнее, контактнее, решил, что будет защищать диссертацию по юриспруденции, и начал «в мыслях» работать над одной темой. Он читал много юридических книг. Однако понял, что у него ничего не получается, объяснял это тем, что у него не хватает выдержки, и настроение у него становилось все хуже и хуже. По вечерам в последние недели он часто пристально смотрел на своего брата: «Ты что, больше не узнаешь меня?» Брат уверен, что это он говорил совершенно серьезно. Он не был склонен к театральным жестам.
7 мая в доме были гости. Будучи в депрессивном состоянии, он не смог быть достаточно вежливым по отношению к одной молодой девушке, от этого, казалось, он расстроился еще больше. Вечером мать стала упрекать его в том, что он до сих пор не сделал свой жизненный выбор в профессии. Он молчал, ничего не ел. 9 мая его заметно расстроил один знакомый, который спросил его о профессии. К 10 мая подавленное настроение снова прошло. В этот день он даже полагал, что будет лучше. Но, несмотря на это, вечером того же дня во время прогулки с сестрой произошло столкновение с велосипедистом (ср. ниже). Его высказывания воспринимались так, как будто бы он не зная, было ли это галлюцинацией или нет.