К этой основной ошибке спектакля присоединяются и другие, логически из нее вытекающие. Сюда относится, например, социологически неоправданное трюкачество в области интонационной, с переключением разговорной речи на церковный распев и т. п., а главное – никак не мотивированное подчеркивание чисто эротических моментов, затеняющее и обесценивающее лаже лучшие сцены спектакля (напр., сцена общего собрания) и окончательно погубившее роль Натальи Тарповой, совершенно извращающую авторский замысел (поскольку в этом виновна исполнительница Судакова5 – судить трудно). В то же время некоторые роли и по типажу и по исполнению сделаны весьма убедительно (Рябьев – Павликов, Габрух – Горбунов, Маня – Неелова, отчасти директор – Брунс6), но убедительность эта ощущается только местами и как бы наперекор заданиям режиссера, тщательно применявшего свой пародийный прием.
С. Третьяков. Перегибайте палку!*
У Ленинграда есть театры, и в театрах этих своя театральная инерция, в меру затхлая, в меру корректная, в меру «созвучная».
В Ленинграде есть унылый холодный и полупустой особняк, называемый Домом печати. В особняке этом работает театр Игоря Терентьева.
Этого театра центровые ленинградцы не знают, так же, как они не знают великолепного строительства своих рабочих окраин.
От этого театра ленинградская театральная критика либо ядовито отфыркивается, либо, что еще ядовитее, отмалчивается.
Понятно.
На фронте сегодняшнего благонамеренного середнячества нашей театральной жизни терентьевский театр оказывается чуть ли не единственным задирой, выдумщиком и смельчаком.