— Дайте, я подержу его на руках немножко… Господи, какой он трогательный! — Ольга бережно подхватила ребенка под спинку и голову и приподняла, любуясь им, остро ощущая молочный его запах. — Здравствуй, милый! Ты еще не умеешь смотреть: у тебя глазки разбегаются. Наверное, ты удивлен: столько на свете оказалось разных разностей! Правда?
— Своих надо заводить. Нечего на чужих-то зариться! — с добродушной грубоватостью сказала толстуха бабушка, забирая от Ольги младенца.
— Что поделаешь, если материнство обернулось горем! — Ольга с жадным вниманием последила, как старуха упрятывала крошечные цепкие ручонки внука и как упрямо, хотя и бессмысленно, он старался высвободить их из-под пеленок.
— Еще родите. Успеете! — утешила Пава Романовна. Она сидела на кровати в узкой юбке, не закрывавшей ее круглых колен, туго обтянутых чулками, и расстегивала кофточку: был час кормления. — Урегулируйте прежде сердечные дела!
— Вот какая вы… смешная! — не то с упреком, не то с досадой промолвила Ольга.
Пава Романовна, принимая от матери нарядный сверток с живой куклой, пожала плотными плечиками.
— Какая есть! Зато вижу на полметра в землю! Меня-то не удивишь разными разностями… Верно, малыш? — С этими словами она нежно расцеловала красненькое личико сына. — Прелестный мальчишка! Вылитый отец, клянусь честью!
— Он правда похож на Пряхина, — не скрыла удивления Ольга.
— А на кого ему еще походить? — с недоумением спросила Пава.
— Вы сами говорили…
— Мало ли что я говорила! Надо же было воздействовать на вашего главного хирурга! Как, мол, оправдаться перед мужем, если факт налицо! Просто я не хотела рожать еще раз, но Иван Иванович оказался бесчувственным. Да теперь я и не сожалею об этом. Тем более такой чудненький фактик! — Пава Романовна снова расцеловала ребенка, и невозможно было понять, когда же она говорила искренне.
— Вам легко жить: вы всем довольны, — сказала Ольга.
— Я просто не привыкла задумываться, не люблю хныкать и портить людям настроение. — Бархатные шнурочки бровей Павы Романовны чуть сдвинулись. — Мало ли чем я недовольна! Может быть, во мне тоже существует понятие, что я зря пробарахлила всю жизнь. Из меня, наверно, вышла бы артистка и, уж во всяком случае, хороший директор клуба или театра. Тут-то уж я показала бы класс! Это бы мне пошло. — На лице Павы Романовны появилось заносчиво-задорное, немножко дурашливое выражение, словно она уже видела себя с портфелем под мышкой.
Ольга смотрела и улыбалась, вспоминая ее огневую пляску…
— Конечно, теперь мне уже трудно взяться за что-нибудь, — снова с прежним благодушием продолжала Пава Романовна. — Отяжелела! Материальное положение у нас прекрасное, Пряхин меня балует… У него там разные прибавки, надбавки… Смотрите, какой подарок он сделал мне на зубок: настоящий панбархат! Но и забот у меня порядочно: дом все-таки держится женщиной. Детей воспитываю. Шутка сказать: целая тройка! Вам тоже надо бы, но о вас другой разговор… Как вы сейчас работаете? Пишете? — спросила она, трогая что-то мягкими пальчиками на лице заснувшего ребенка.
— Да. Столько нового, хорошего произошло за это время в районе. Бери любое, и обо всем хочется писать. — Светло-зеленые глаза Ольги с ярко-черными большими зрачками сразу распахнулись широко, серьезно, вдумчиво. — У меня все сейчас сосредоточено на работе!
Заседание бюро окончилось поздно.
«Каким цепким и дальновидным должен быть секретарь райкома, чтобы все решить правильно, — думал Логунов, шагая по улице. — Хорошо, что есть на кого положиться! Спрашивать надо построже: но очень дельный народ и политически подкован крепко».
За последнее время Логунов даже похудел.
«Каждый руководящий работник должен чувствовать себя на своем месте, — размышлял Платон в свободные минуты. Только тогда будет забота о наилучшем использовании подчиненных людей. Конечно, не райком определяет, кому кем быть и что делать. Он дает лишь общее направление и рекомендацию, не подменяя ни хозяйственников, ни советских работников. Но для этого надо знать кадры, чтобы потом не краснеть. Лучше даже ругнуть вовремя, чем оказаться перед вопросом о пригодности выдвинутой кандидатуры».
«Значит, зевать некогда! — отметил Логунов, вспоминая отчетный доклад директора совхоза, заслушанный на бюро. — Указали на недостатки, а завтра мне самому садиться за книжки, которые обещал подобрать агроном. Седьмой месяц на этом посту… Сначала показалось: работаешь, работаешь — но ничего определенного не достигнуто. Однако прошел квартал, другой, и становится заметно, мобилизован ли народ по-настоящему… Теперь уже самому интересно быть в курсе событий».