И Пенкина увели…
Тавров ходил по комнатам, наблюдал за всеми. Женщины приглашали его танцевать, а он с улыбкой отказывался:
— Побаиваюсь еще.
Иногда он хмурился, но приближалась Ольга и лицо его сразу прояснялось.
Среди хмельного гомона, топота и шарканья танцующих, взрывов смеха, музыки, песен и веселых Женских взвизгов им было так легко и радостно, когда они находились вместе. Проводя Ольгу среди тесной сутолоки, Тавров вел себя, как юноша, который боится неловким порывом отпугнуть свою избранницу.
Маленькая толпа людей, вышедших из дома, сразу разбрелась по разным направлениям. После прокуренной духоты комнат ночная прохлада опахнула лица ласкающей свежестью.
— Как хорошо! — сказала Ольга, глубоко вздохнув, и сама взяла Таврова под руку.
Темно-синее ночное небо тоже словно дышало, оживленное движением тончайших облаков, при свете разгоревшихся звезд. Пахло сохнущими на корню травами, вянущим листом и корой срубленного на плетень ивняка. Осенью пахло. Тишина. Будто и нет в теплой полутьме большого людного поселка. Или казалось, что тишина… но не хотелось нарушать ее, и двое шли молча по слабо белевшей песчаной дорожке.
То же было вчера: и осень, и запах вянущих трав и срубленных кустарников, перевитый дымком жилья, и белый песок на дорожке, но теперь, слитое с ощущением глубокого взаимного чувства, все стало необычайно прекрасным.
Кусты и деревья темнеют по сторонам. Над ними светятся звезды… Если бы идти вот так до утра… Но дом Ольги уже близко. Там ее ждут. Там она должна забыть о Таврове: то, что связано с ним, останется за порогом. Шаги Таврова замедляются: все в нем протестует при этой мысли. То же переживает Ольга, и, не сказав ни слова, они поворачивают обратно. И снова плывет над ними прозрачная синева звездного неба, снова похрустывает речной песок под ногами. Мягкая ветка задевает лицо Ольги, и она вздрагивает. Тавров тоже вздрагивает. Каждое ее движение отзывается нежностью в его сердце.
На этот раз они как будто еще скорее выходят к развилине дорожки и останавливаются. Всходит ущербная луна, и в ее неверном свете ярко блестят глаза Ольги. Нервно сжимая протянутую ему руку, Тавров всматривается в очертания дорогого лица. Оно строго и печально.
— Ольга! — сказал он. — Ведь вы любите меня, а для меня нет никого на свете дороже. Останьтесь! Ведь вы тоже хотите, чтобы мы были вместе!..
— Да, но я не могу сразу, — прошептала Ольга и отошла, оборачиваясь, чуть не плача. — Нельзя оборвать так жестоко!
Иван Иванович отставил пишущую машинку, перечитал письмо, написанное им в адрес Приморского городского Совета. Речь шла о человеке, которому он сделал нейрохирургическую операцию полтора года назад. Убежденный в том, что посильный труд тоже является лечебным средством, Иван Иванович частенько продумывал на досуге, как лучше трудоустроить некоторых своих пациентов. Сердечно заинтересованный их жизнью и состоянием здоровья, он отвечал на их письма без промедления, считая это нормальной нагрузкой избранной им профессии.
Сейчас, подводя очередной итог работы и ясно представляя дальнейшую перспективу, он чувствовал себя счастливым. Да, он не скользил по поверхности жизни, а шел, как добрый плуг по целине. Это сознание напряженности всех сил, насыщенности и полноты жизни было прекрасно.
— Все-таки ты молодец, товарищ Аржанов! — вслух похвалил себя доктор.
Вспомнился Леша Зонов… Давно следовало провести второй этап операции: это, предотвратив дальнейшее развитие гангрены, закрепило бы результаты первой операции, однако Леша упрямится. Признаки болезни на левой ноге очень незначительны, и Иван Иванович не настаивает слишком упорно, но опыт, полученный на практике, заставляет его тревожиться. Волнует и мысль о травмах периферических нервов, создающих контрактуры конечностей, параличи, трофические язвы, не заживающие годами, тоже ведущие иногда к гангрене. Как лучше срастить концы разорванного, перебитого нерва? Чем заменить недостающий кусок? Пробуют разное: спинной мозг кошки или кролика, седалищный нерв теленка… Лучше бы, конечно, обходиться без вставок. Иван Иванович думает и хмурится, и руки его, активные руки хирурга, думают вместе с ним…
Он потянулся за стаканом давно остывшего чая. Ощущения холодного во рту напомнило ему о времени. Захотелось есть. Иван Иванович посмотрел на часы, улыбнулся, пошел в спальню, но спохватился — Ольги нет дома. С минуту он стоял, глядя на несмятые подушки, белевшие словно кучи снега на широкой кровати. От этих гладких подушек веяло холодом.