И вдруг жена хирурга затосковала, перестала выходить из дому, сразу как-то опустилась. Миновало время командировки Таврова, он вернулся… Ольга узнала об этом от Елены Денисовны, обеспокоенной ее странным состоянием и искренне заботившейся о ней. Неделя прошла после памятной вечеринки у Павы Романовны, другая началась… Звонил телефон… Ольга не подходила к нему, только руки ее слегка суетились, когда она вслушивалась в его дребезжание. Неприбранная, с потухшим взглядом, она то ходила из комнаты в комнату, то сидела в углу дивана, зябко кутаясь в теплый халат. И погода заскучала по-осеннему. Зарядили дожди. Помутнели плакавшие с утра До ночи оконные стекла.
— Что с тобой, Оленька? — спрашивал доктор, тоже совсем помрачневший.
— Ничего. Просто так, — твердила в ответ Ольга.
Однажды Иван Иванович привел невропатолога, но Ольга наотрез отказалась от врачебного осмотра.
— Просто хандра. Пройдет и без лечения, — сказала она, с враждебным видом поглядывая на невропатолога, а заодно и на мужа.
— Я пропишу вам все-таки успокаивающие капельки, — дружелюбно говорил Валерьян Валентинович, словно не замечая угрюмого недоверия Ольги, так несвойственного ей раньше. — Хороши утренние обтирания водой комнатной температуры. Гулять надо побольше…
— Да, холодные обтирания до пояса, почаще бывать на свежем воздухе, и всю хандру как рукой снимет, — повторил он перед уходом.
— Не нужно мне никаких капелек! — сказала Ольга, рассматривая свои похудевшие руки.
Колечко, которое она рассеянно вертела, легко соскользнуло с ее пальца и, звякнув, покатилось под диван. Ольга не шевельнулась, чтобы поднять его; слезы хлынули по ее осунувшемуся лицу.
— Мне ничего не нужно, — прошептала она.
Ивана Ивановича неожиданно осенила догадка:
«Неудача на литературном фронте». Почти обрадованный этой мыслью, доктор подсел к жене, обнял ее:
— Поделись со мной, что тебя мучает. Ведь я твой самый преданный друг! Опять тебя литераторы оттолкнули?
Ольга потрясла головой, мягко, но настойчиво высвободилась из рук мужа.
— Не спрашивай меня ни о чем, — тихо сказала она. — Дай мне самой войти в норму.
Прошло еще несколько дней. Ольга по-прежнему отсиживалась дома. Однажды она вынула из стола свои записные книжки, последние заметки, сделанные на ходу. Лицо ее оживилось, когда она просмотрела их. Здесь было много еще не использованного, нужного и свежего для газеты. Можно поработать, сидя в четырех стенах. И Ольга начала писать… На этот раз она действовала, словно ювелир, кропотливо, любовно подбирая каждое слово, взвешивая каждую фразу и мысль. Она не спешила: за целый день сделала маленький набросок в несколько десятков строк, но работа заняла и увлекла ее.
Иногда в тишине квартиры раздавались телефонные звонки. Ольга, не вставая с места, вслушивалась, когда они звучали особенно долго, подходила к аппарату, но трубки не снимала. Лицо ее в такие минуты точно каменело.
Пава Романовна, зайдя к Аржановым, была поражена строгим, почти суровым выражением приятельницы.
— Клянусь честью, это никуда не годится! — воскликнула она. — Я сейчас поневоле прикована к дому: уже трудно ходить по здешним буграм. А вы почему запропали? Даже по телефону к вам не пробьешься! На кого вы стали похожи?! Не женщина, а какой-то аскет несчастный. Что вы напустили на себя? Хандра в наше время совсем не модна: мы жизнеутверждающее поколение!
Когда вертушка попыталась заговорить о Таврове, Ольга осадила ее.
— Я вас прошу не упоминать о нем, — потребовала она так резко и холодно, что Пава Романовна сразу осеклась и умолкла, подумав: «Действительно ненормальные люди!»
— А как вы теперь… довольны? — Ольга, пытливо оглядела отяжелевшую фигуру Павы Романовны.
— Я? Чему же мне особенно радоваться? Просто смирилась со своим положением, и все! Пусть будет еще один ребенок. Нам он не помешает. Только бы поскорее разделаться, а то уже некрасиво… Правда, дисгармония получается! — Пава Романовна неторопливо поднялась с места и, повертываясь перед зеркалом, сказала задумчиво. — Похожа на кенгуру. Точно! А что еще дальше будет!
— Но дети заполняют вашу жизнь? Привязывают вас к мужу? — нерешительно, сделав над собой явное усилие, спросила Ольга.
— Привязывают? Да, конечно, все-таки семья… — сумев придать своему хорошенькому лицу выражение значительности, однако неопределенно сказала Пава Романовна, сбитая с толку серьезностью Ольги, но тотчас, спохватившись, рассмеялась. — Приходят же в голову душеспасительные мысли! Конечно, дети — надежный якорь. При всех условиях они связывают, а насчет признательности мужу за их появление… Да что вы меня спрашиваете? — возмутилась она, подозревая ловушку. — У вас ведь был ребенок!