Он сам не понимал, что привело его в такое бешеное состояние. Русские были ему совершенно безразличны. Он никогда не видел ни одного русского с того берега и не испытывал желания видеть. Ему приходилось встречать на Аляске людей, говоривших на этом странном языке. Потомки русских колонистов, они, за исключением знания чужих слов, были такими же американцами, как и он сам. Неверие в способности русских летчиков никак не задевало его лично. Он не решался сознаться себе, что причиной его внезапного гнева была ненависть одиночества, ненависть его поколения, миллионов Митчеллов к таким вот развязным красавчикам. Для них все: и хорошие костюмы, и лучшие девушки, и уверенные манеры, и неотразимая наглость победителей. Они лгут — и им верят, они делают подлости на каждом шагу — их считают образцами благородства, им не прожигает лба электрическим током. Хорошо, Пит сейчас покажет ему, что такое взбунтовавшийся Митчелл.
— Может быть, вы, сэр, подумаете и решите, что вы сказали глупость? — Фиппс явно издевался.
— Снимайте пиджак, иначе я измолочу вам морду и пропадет ваш костюм, — ответил Пит, быстрым движением срывая свой пиджак.
— Идите в биллиардную, — предложил кто-то из механиков, — здесь мало места для хорошей драки.
— Отлично! Я буду бить его везде. — Пит двинулся в биллиардную.
Там Фиппс тоже снял пиджак. Он покраснел, и сладкая красивость сошла с его лица, оно стало неприкрыто звериным. Им очистили место.
— Начинайте, — предложил Пит, становясь в позицию, и тут же получил оглушительный удар в скулу, от которого все завертелось у него в голове.
— Хороший удар! — услыхал он чье-то одобрение.
Тогда он бросился вперед с яростью первобытного человека, защищающего свою жизнь. Он бил изо всех сил, как никогда в жизни. Он получал ответные удары, но уже не чувствовал их. Внезапно все стихло вокруг, как будто исчезли люди и провалилось здание. Только звонкий писк стоял у него в ушах. Красноватый мутный туман, застилавший ему зрение, медленно растаял, и он вновь увидел себя и окружающих. У стены он заметил трех людей, нагнувшихся над чем-то. Длинные ноги в серых брюках неподвижно вытянулись на полу. Кто-то поддержал Пита под локоть.
— Ну и били же вы его! — сказал восхищенный голос. — Мне думается, что без доктора он не встанет.
Пит, шатаясь, подошел к тем трем у стены. Заглянул через их плечи. В глаза ему бросилась посинелая вздутая маска, непохожая на человеческое лицо. Один глаз сплошь запух, другой стоял в орбите тусклый и неподвижный. Из разбитых губ текла кровь. Пит содрогнулся веем телом — тяжелая тошнота подступила к горлу. Тот же неизвестный провел его в уборную. Над умывальником висело тусклое, засиженное мухами зеркало. Пит не узнал себя. Левая скула залилась багровым пятном, весь низ лица был замазан кровью, текшей из носа. Пятна крови были на воротничке, на рубашке.
— Однако и он вас здорово разделал, — продолжал тот же удовлетворенный голос, и только теперь Пит обратил внимание на его обладателя и узнал его. Это был механик Девиль, один из самых тихих и незаметных людей в их обществе.
— Умойтесь, Митчелл, — сказал Девиль, — и потом пойдем выпьем виски. После такой передряги обязательно нужно дернуть стаканчик, иначе ослабеешь.
Пит осторожно обмыл лицо. И без того непрезентабельный нос-картошечка походил теперь на большую, хорошо разваренную картофелину.
— Ужасно, — произнес он и сам удивился своему гнусавому, как будто чужому голосу.
— Не беда, раз вы на ногах, — утешил Девиль и, неожиданно сжав руку Питу, добавил: — Тому вдесятеро хуже. Говорят, вы сломали ему ключицу и ему придется поваляться месяц. Но это поделом, он давно напрашивался на хороший мордобой. Пойдем!
Пит послушно дал увести себя к столику и послушно выпил предложенный стакан виски. Сразу по телу брызнуло тепло и унялась, не прекращавшаяся до того, противная дрожь нижней челюсти.
— Теперь посидите спокойно, — сказал Девиль, — закройте глаза и думайте о чем-нибудь, тогда все пройдет. Я знаю — я был ассистентом у боксеров.
Пит покорно закрыл глаза и откинулся на спинку стула, распустив тело. Тепло от виски проникало все глубже, разливалось в каждой жилке, и он почувствовал вдруг состояние волшебного покоя и счастья. Такое состояние бывало у него на севере, когда, в свободное время, он уходил в лес и в глуши, среди синих сугробов нетронутого снега садился на сваленный ствол помечтать. Кругом лежала хрустальная тишина, в ветках чирикала зимняя пичужка, и изредка с шорохом сваливались с ветвей пушистые снежные хлопья.