— Ну ладно, зови его. Чем черт не шутит.
В день назначенный явился в полицейское помещение бородатый приземистый мужичонко в смуром кафтане, родом из пригорода, весьма известный по части колдовства и розыска потерянных или украденных вещей. Явился, как говорили, неохотно, притащили его почти что силком. Одно дело — помогать бабам, другое — содействовать властям. И однако, делать нечего — дан строгий приказ явиться. А явившись, чтобы оттянуть время, мужичок заявил, что в таком большом деле колдовать и гадать можно только утречком, на тощее сердце.
Утречком на другой день в канцелярии полицейской части собралось собрание: полицеймейстер подполковник Поросятников, пристава с помощниками, городовики, письмоводитель и канцелярская мелочь, — хоть и не все нужны, а всем любопытно. Подполковник Поросятников важен и строг. Как человек образованный, он в такие глупости, конечно, не верит; но ведь случается, что мужичок-простачок знает кое-что, что и самой полиции неведомо. После ему можно будет за такое знание настегать по причинному месту и взять его на подозрение, а пока использовать его не мешает. А кроме того, заговаривают же разные старухи зубы лучше врачей, и травами лечат, и всякими нашептываниями. Где Бог не помог, там и черт кое-что значит. Наконец, попытка не пытка, спрос не беда, и положение очень уж безвыходное.
Когда все собрались, бородатый колдун потребовал миску чистой воды и щепотку соли. Еще потребовался ему чистый плат, за отсутствием которого подполковник Поросятников пожертвовал своим носовым платком, достаточно свежим. Колдун накрыл воду платком, кинул под плат соли, подул под платок и на четыре стороны, перекрестился и стал шептать. Шептал он долго, ясно слов не произнося, а про себя думал, как бы из такого дела унести целыми ноги. Окончив заклинания, отошел от миски шага на три, ахнул и закричал:
— Таперя все на колени и молитесь до единого!
Грохнул сам, остальные ждали, как поступит господин подполковник. Полицеймейстер переступил с ноги на ногу, помялся, однако делать нечего: подобрал сабельку, чтобы не громыхала, и с недоверчивой улыбочкой стал на одно колено, а за ним повалилась и вся канцелярия.
— Молитеся рьяно да повторяйте за мной! «На море на окияне, на острове на Буяне, стоит железный сундук, а в том сундуке булатный нож. Поди ты, булатный нож, к такому-сякому вору, руби его тело, коли его сердце, чтобы он, вор незнаемый, не утаил ни синь пороха, а выдал бы все сполна».
«Уж какое там все сполна, — думает подполковник, кладя за колдуном земные поклоны. — Хоть бы самого-то поймать».
— «Будь ты, вор, проклят моим сильным заговором в землю преисподнюю, за горы Араратские, в смолу кипучую, в тину болотную, в плотину мельничную, в дом бездонный, в кувшин банный; будь ты прибит к притолке осиновым колом, иссушен суше травы, окривей, ошалей, одервеней, одурей, обезручей, оголодай, отощай, валяйся в грязи, с людьми не смыкайся и не своею смертию умри…»
— «Окривей, охромей, ошалей…» — повторяет подполковник Поросятников. «Раз допустил в канцелярию паршивого мужичонку, пусть уж все произойдет до конца». — «Одурей, обезручей…» («На кой мне черт, что он обезручеет и умрет не своей смертью! А не найдет его проклятый колдун — осмеет меня весь город!»). «А кто мой заговор возодолеет, и ему провалиться сквозь тартарары». («Этаких слов наворотил сукин сын, что и не выговоришь! Узнает губернатор — провалиться и мне в тартарары! Кто его знал, что придется класть поклоны? А вдруг найдет он вора? Хорошо бы было!»)
— «Будь ты вовеки веков на собаке рыжей, серой, красной, седой, белой, сиди и не сходи вовек, слово мое крепко».
За колдуном поднялись все. Громыхнув саблей, подполковник Поросятников обмахнул коленки и принял прежний важный вид, как будто ничего и не было… А колдун, повернувшись на одной ноге трижды посолонь, как бы запел:
— Вижу его, вижу, сера морда в жиру, ростом поближе к сажени, усы черны, борода лопатой, нос шилом, на лбу отметина. Пришел в нощи, поднялся невидимо, взял беззаконно, вышел незамечен. А живет он под городом на самой долгой улице, второй дом с угла, у врат собачка, у собачки нет клока шерсти, мещанин, не крестьянин, солдатский сын, то ли Васька, то ли Иван, чужой матери родной племянник. Хлопни по лбу — будет твой.
И, голос переменив на простой, с поклоном заявил колдун начальству:
— Боле ничего не видно, ваше скородье, окромя изреченного. Смотрел на воду, да, видно, вода нечиста, соль в ней не кипит. Это уж не от нас зависимо.
Однако примет было немало: и намек на местожительство, и звание, и из двух имен одно на выбор. Подполковник распорядился мужика пока посадить, а вора искать по живым следам. Из нижних чинов один заявил, что знает на городской окраине, на длинной улице, подходящего человечка, который в запрошлом году попался в краже да вышел обеленным. Именем Игнат, но при нужде сойдет и за Ивана и действительно приходится племяшом одной базарной торговке.