Юрис повернул лицо к Айе. Задумчиво, как во сне, глядела она на полосу леса, окаймляющую берега озера. Несколько чаек пролетели над яхтой. Издалека доносилась музыка.
Почувствовав взгляд Юриса, Айя обернулась. Оба улыбнулись, сами не зная чему.
— Правда, хорошо? — заговорила Айя.
Юрис кивнул головой:
— Готов бы так каждое воскресенье… Надо хоть изредка проветривать голову, освобождаться от забот, от всяких споров и треволнений…
— От бессовестных людей, которые знать ничего не желают, кроме собственного благополучия, да еще требуют, чтобы их считали образцом благородства, — продолжила Айя мысль Юриса. — И сколько еще на свете всякой дряни, Юри! Всяких подхалимов, спекулянтов, карьеристов. И сколько еще пройдет времени, пока вырастет прекрасное, морально чистое общество!
— Только не приходи в уныние, Айя, — сказал Юрис. — Никогда не будем забывать, что не ими земля держится. Иногда, правда, с души воротит, глядя, как эти людишки везде суют на первое место свое «я», но это вовсе не значит, что мы должны уступать им.
— Нет, уступать нельзя ни в коем случае. Идти на уступки — значит признавать права эгоиста.
— Ну, некоторая доля эгоизма есть у каждого, — усмехнулся Юрис. — Не знаю, как у тебя, а у меня определенно.
— Ну, ты не очень потакаешь ему.
— Стараюсь, но есть вещи, где без этого нельзя.
— Ну, например?
— Например, нынешняя прогулка по Киш-озеру… Ты, наверное, думаешь, что у меня не было никакой задней мысли? А ведь мне хотелось побыть с тобой на озере… и чтобы с нами никого больше не было.
— А если я тоже этого хотела? — Веселые искорки зажглись в глазах Айи.
— Но это еще не все, — продолжал Юрис. — В тот вечер, когда ты мне рассказала, что Чунда спросил, интересует ли он тебя как мужчина, у меня появились совсем непохвальные мысли.
— Гм… это уже хуже. — Лицо Айи стало серьезным.
— Да, да. Во-первых, мне захотелось набить ему морду за то, что он полез к тебе с такими вопросами.
— А во-вторых? — взгляд Айи ласкал, торопил его, но он этого не видел, потому что смотрел в другую сторону, на синеву озера.
— Во-вторых, я разозлился на самого себя за то, что ничего не говорил тебе до сих пор. Вот почему я пригласил тебя покататься. И я решил, Айя, не подходить к берегу, пока это дело не станет ясным.
— Какое дело? — притворяясь непонимающей, спросила Айя.
Тогда он вздохнул, рассердись на свою нерешительность, и грустно посмотрел Айе в глаза.
— А сама ты не можешь догадаться, обязательно все надо объяснять?
— Я боюсь ошибиться, Юри. Боюсь оказаться самоуверенной.
— Вот и я боюсь, — признался он. — Ты образованнее меня, знаешь больше моего. Может быть, я тебе совсем не подхожу?
Айя поняла, что он больше ничего не в состоянии сказать и нет никакой надобности мучить этого хорошего, славного человека.
— Друг ты мой, любимый, хоть и эгоизма в тебе… — начала она и вдруг, испугавшись своей нежности, спрятала разгоревшееся лицо на плече Юриса.
Он обнял ее. Они долго молчали. Для них теперь все окружающее, весь мир окрасился в новые, яркие цвета, и каждый звук — далекие голоса людей, крики чаек, всплески воды, — все, все находило новый отклик в их сердцах. Мир стал намного прекраснее, богаче.
В солнечный июльский день народ Латвии высказал свое решение. Победа блока коммунистов и беспартийных на выборах в Народный сейм была так огромна, что те жалкие два процента, которые стали в оппозицию ко всему народу, испугались своего бессилия и притихли.
Латвия ликовала. Хозяин страны, народ, наконец, твердо стал обеими ногами на своей земле и в первый раз выпрямился во весь рост, заглянул вперед, поверх заборов национальной ограниченности, которыми огораживала его свора угнетателей. Впервые он увидел безграничный простор и новые, неизведанные дали.
Как-то субботним вечером в маленькой квартирке Петера Спаре, на Гертрудинской улице, скромно отпраздновали две свадьбы. Старый Лиепинь ради такого торжества заколол свинью и смолол муки, но сам не поехал, так как кому-нибудь надо было остаться дома, чтобы присмотреть за хозяйством, а мамаша Лиепинь решила этот вопрос в свою пользу.
— Надо взглянуть, как устроились молодые, как там моя Эллочка хозяйничает. А в таких вещах женщина лучше разберется. Ты и в другой раз съездишь.