Мара все чаще спрашивала себя: как могла она, как вообще мог развитой, интеллигентный человек обходиться без этих книг? Это все равно, что жить на уединенном острове, среди океана, куда не доходит ни одна весть о том, что творится в мире. До сего времени она обходилась ошибочными представлениями и о смысле своей жизни и о смысле процесса развития человечества. Теперь только она начала видеть по-настоящему жизнь народа. Читала она запоем, как и тысячи других, пробужденных к сознательной жизни латышей. С каждым днем они становились богаче духом, взгляд их охватывал невиданные горизонты, и никакая сила уже не могла заставить их вернуться к узости прежнего кругозора и удовлетвориться им.
Часы пробили три. Мара загнула страницу и хотела лечь спать, но старый великан Станиславский рассказывал так чудесно, что не было никакой возможности оставить главу недочитанной. Она взбила скомкавшуюся подушку, удобнее откинулась на нее и продолжала чтение.
В это время на лестнице послышался шорох, как будто кто-то отыскивал в темноте кнопку звонка.
Мара накинула на плечи халат и вышла в переднюю. Чуть слышно задребезжал звонок.
— Кто там?
— Открой, пожалуйста. Это я, Феликс.
— Что вам угодно? — голос Мары звучал твердо и холодно.
— Я только на минуточку, — тихо ответил Вилде через дверь. — Я должен сообщить тебе нечто чрезвычайно важное. Будь добра, впусти, раскаиваться тебе не придется.
Молчание. Наконец, Мара ответила:
— Подождите немного. Я приведу себя в порядок.
Она надела платье, кое-как сколола волосы и вышла отворить дверь.
Она едва узнала Вилде. Поношенный полушубок и круглая шапка-ушанка совершенно изменили его наружность.
— Не удивляйся, — попытался улыбнуться Вилде. — Разное случается в жизни. Позволь мне освободиться от этих непривычных атрибутов.
— Пожалуйста, — сдержанно ответила Мара, словно не замечая протянутой для пожатия руки. — Но я не желаю, чтобы вы называли меня на «ты». Между чужими это не принято.
Вилде дернул плечом.
— Как вам угодно, но от этого ничто не изменится.
— Что вам от меня надо? — спросила Мара.
— Надеюсь, вы не заставите меня говорить в передней? — обводя глазами стены, сказал Вилде. — Или вам неудобно принять меня в комнатах? Мужчина, да?
Он цинично усмехнулся.
— Вас это не касается, — ответила Мара. — Я перед вами не отвечаю. Но если вам так удобнее — пожалуйста.
Она отворила дверь в гостиную, которая служила ей кабинетом и столовой. Проходя мимо зеркала, Вилде взглянул в него и пригладил волосы. Сняв полушубок и ушанку, он стал прежним элегантным господином, каким его знала Мара. Те же холеные Ногти, те же тщательно подстриженные усики, искусно завязанный узел галстука… Ох, как она знала, что скрывается под этой оболочкой!
— Что вам угодно? — спросила она в третий раз, когда Вилде сел. Сама она продолжала стоять.
— Что мне нужно? — Вилде несколько секунд не отвечал, будто задумавшись. — Ничего особенного и в то же время очень многое, Мара… Я хочу тебе… я хочу вам доставить великолепный шанс, хочу выдать вексель на будущность.
— Говорите яснее, я вас не понимаю.
— Ах, все еще не понимаете? Ну, хорошо, по-деловому так по-деловому. Разрешите закурить?
— Курите.
Вилде закурил, несколько раз подряд глубоко затянулся ароматным дымом (у него все еще водились контрабандные сигареты) и заговорил тихо, каким-то вороватым тоном:
— За какие-нибудь несколько месяцев советской власти вы уже успели основательно скомпрометировать себя. По-моему, это не особенно дальновидно с вашей стороны.
— Ваше мнение меня нисколько не интересует.
— Сегодня — нет. Но через некоторое время может заинтересовать. Неужели вы думаете, что большевики удержатся в Латвии? Что здесь все так и останется на веки вечные? Я придерживаюсь других взглядов.
— Дальше? — насмешливо спросила Мара.
— Как бы тогда вам не пришлось раскаяться в своем увлечении большевиками. Мы все видим. Мы знаем, как кто ведет себя сегодня, наматываем себе на ус. Когда времена изменятся, — а я уверен, что они непременно изменятся, — то каждому придется дать отчет в своем поведении при большевиках.
Пока Вилде говорил, Мара все время стояла возле двери в переднюю и, даже отвечая, не переставала обдумывать одну мысль, появившуюся у нее несколько минут назад. В тот момент, когда Вилде обернулся к соседнему столику в поисках пепельницы, она одним быстрым движением заперла дверь, а ключ опустила в карман.