Выходя из кабинета директора, Мара наткнулась на Зивтынь. Маленькая актриса нимало не смутилась, хотя всякий бы понял, что она по старой памяти подслушивала у двери.
— Что нового? — подобострастно заговорила она с Марой, взяв ее под руку, и потащила к красному уголку, который был устроен в комнате отдыха.
— Директор получил новые русские книги. Советую тебе кое-что прочесть. Попроси у Яундалдера.
— Тебе давно известно, дорогая, что я не знаю русского языка, — засмеялась Зивтынь.
— Почему же ты не учишься, не запишешься в кружок?
— Учиться вместе с рабочими сцены и портнихами? Фи! — Зивтынь сделала гримасу. — Буду я ронять свой престиж!
— Занимайся самостоятельно.
— Одной зубрить скучно. Скажи, дорогая, тебе известно, что твой бывший супруг, господин Феликс Вилде, арестован? Говорят, что он провел у тебя последнюю ночь перед арестом. Разве вы опять сошлись?
— Нет. — Мара еле сдержалась, чтобы не ответить резкостью.
— Тогда почему же он так поздно попал к тебе? — допытывалась Зивтынь. — Может быть, думал, что в благодарность за чернобурую лису… ты помнишь?.. Может быть, на что-то надеялся?
— Никакой чернобурой лисы у меня нет. Я отдала ее обратно в тот же день, когда узнала, что она добыта тем же способом, что и твоя.
В это время к ним подошел заведующий осветительной частью.
— Товарищ Павулан, сегодня после спектакля будет заседание месткома, — обратился он к Маре. — Нам надо поговорить с вами о повестке дня.
Мара отошла с ним в сторону. А Зивтынь, как ни в чем не бывало, бегала из гардеробной в буфет, из буфета в мастерские и чирикала, как воробышек под лучами весеннего солнца.
— Вы слышали, что бывший муж Мары Павулан арестован поздно ночью у нее на квартире? Подумайте только, оказывается, они все время жили вместе. Кто мог ожидать от такой святой невинности?
Мелкие уколы, шушуканье, гнусненькое ликование по поводу каждой пылинки, приставшей к какому-нибудь работнику, заполняли жизнь Лины Зивтынь. Как воробей, набрасывалась она на теплые еще сплетни, подобранные на улице, ворошила и расклевывала их, радовалась каждому найденному в навозной куче зернышку сенсации. «Вы еще не слышали?..»
Уже несколько дней Мару разыскивал по телефону Саусум. Газета начала печатать серию очерков об известных деятелях культуры и искусства. Очерк о Маре Павулан был уже написан, но в редакции не было ее фотографии.
— Загляните, пожалуйста, к нам в редакцию, — уговаривал он ее. — Мы вас сфотографируем, а заодно и познакомим со статьей. Может быть, там надо кое-что изменить? Мои борзописцы иногда такую чушь наплетут…
Мара пришла в редакцию в самое горячее время. Было очень шумно: звонили телефоны; взад-вперед бегали мальчишки-рассыльные с гранками очередного номера; заведующие отделами, заткнув уши, в последний раз перечитывали набранные статьи и придумывали заголовки. Все нити стягивались в кабинете Саусума: он был одним из заместителей ответственного редактора. Отсюда же неслись по всем направлениям распоряжения. Одних они успокаивали, других возбуждали еще больше.
Содержание газеты изменилось, а стиль работы остался прежним. Это доставляло большие трудности редакторам и сотрудникам.
— Ну, скажите, пожалуйста, кто сейчас станет читать о выращивании лука в комнатных условиях? — кричал Саусум сотруднику сельскохозяйственного отдела. — Неужели вы не могли найти ничего более интересного? Что-нибудь о машинно-тракторных станциях, об агротехнике, о доярке, которая добилась удоя в четыре тысячи литров… Думать, черт возьми, надо! Каждая статья должна быть актуальной и сочной.
Это было главным несчастьем сотрудников газеты: они никак не могли ответить в одно и то же время требованиям актуальности и сочности. Если статья была актуальной и соответствовала требованиям момента, то получалась сухой, как протокол. Наоборот, статья, в которую журналист вкладывал всю душу и все свое профессиональное умение, оказывалась неактуальной. Подумать только — уголовную хронику перенесли на последнюю полосу; о мелких воришках, дебоширах и хулиганах, специалистах по подложным векселям и пьяницах, вываливавшихся из извозчичьих пролеток, больше не писали; помолвки и золотые свадьбы перестали пользоваться вниманием читателей. Как работать бедному газетчику, который весь свой век гонялся за сенсациями, а теперь должен осмысливать действительность, ловить в пестром потоке событий самые существенные факты, характеризующие направление народной жизни? До сих пор уважением пользовались только типичные выразители идеалов буржуазного общества: предприимчивые люди, сумевшие обеспечить себе тепленькое местечко, ловкие дельцы, всевозможными махинациями стяжавшие себе богатство, обеспеченный, сытый и довольный собою мещанин, которого после смерти провожали на кладбище с оркестром пожарной команды, филантропы, экстравагантные дамы в парижских туалетах. Это наследство тяжелым грузом висело на шее воспитанного буржуазной прессой журналиста. Он не мог освободиться от него и чувствовал себя как слепой среди бурлящего потока. Он затвердил несколько прогрессивных фраз, определений и выпаливал их кстати и некстати. Не в силах схватить глубокий смысл происходящих событий, политически почти неграмотный, он мог только вылавливать случайные факты; вместо ядра он преподносил народу только свое упрощенное и искаженное представление о скорлупе. Все получалось банально, шаблонно, дешево.