«Значит, вся суть в том, что провокатором был известный одному Силениеку человек, — рассуждал Жубур. — Тогда понятно, почему меня оставили на свободе. Если бы арестовали и меня, — разоблачить его можно было бы в несколько дней. Для того меня и оставили на свободе, чтобы направить подозрения по ложному пути. Этого неизвестного провокатора знал только Силениек, а меня — очень многие; ясно, что в их глазах я и должен считаться виновником всех арестов. Вот на что рассчитывала охранка. Действительно, тонко сработано».
Было еще одно обстоятельство, осложнявшее все дело: иногда охранка для запутывания следов применяла другой метод. Провокатора арестовывали, сажали в одну камеру с его жертвами, держали там целыми месяцами, пока не отпадали все подозрения.
Может быть, провокатор сейчас сидит рядом с Силениеком и вместе с ним клеймит предателя… Никто не называет его имени, но все думают на него — на Жубура…
При одной этой мысли у Жубура кровь приливала к лицу.
«Нет, Андрей, я честно, по мере своих сил, служил нашему общему делу. Я не изменял и не изменю ему.
Если бы ты, друг, мог сказать мне, кто тот человек, которого знал один ты…»
У него мелькнуло даже предположение, что Андрей мог сблизиться с какой-нибудь женщиной из узкого круга своих знакомых и она оказалась предательницей.
Случалось, что провокатор был слишком заметной в обществе фигурой, — тогда фиктивный арест только скомпрометировал бы его. Крупную рыбу даже ненадолго нельзя пускать в садок, — ее чешуя навсегда теряет блеск. Другое дело мелкие шпики…
«Могло быть так, могло быть этак… По-разному могло быть, а ясности все-таки нет. Если бы хоть часок побыть с Силениеком, расспросить его! Сколько времени пройдет, пока наладится связь с тюрьмой… Не раньше, чем окончится предварительное следствие и Силениек увидится с другими заключенными».
А пока Жубуру приходилось ограничиваться лишь теми фактами, которые имелись в его распоряжении. Но он почти ничего не знал.
Однажды Жубур встретился на улице с Марой Вилде. Она сошла с трамвая и торопливо зашагала по тротуару. Увидев Жубура, она остановилась. Ее бледное сосредоточенное лицо озарилось улыбкой.
— Господин Жубур! Какая неожиданная встреча! Вы так старательно скрываетесь от знакомых, что это можно счесть за чудо.
— Я несколько раз уезжал из Риги по делам службы… — начал объяснять Жубур.
— Подождите, — перебила его Мара. — Вы не очень спешите?
— Не очень, — согласился он.
— Тогда зайдемте на минутку к Зандарту. Выпьем по чашке кофе, поболтаем, вы что-нибудь расскажете о себе, я — о себе.
Кафе Зандарта было почти рядом. Жубур оставил чемодан с книгами в гардеробной. В зале они сели за отдельный столик, и вдруг замолчали оба, не зная, с чего начать разговор.
Заговорила Мара:
— Вы не болели, господин Жубур? Летом вы выглядели гораздо лучше.
Жубур машинально провел рукой по подбородку. «Хорошо, что побрился утром».
— Болеть не болел, но в последнее время мне приходится очень мало спать. По ночам я готовлюсь — хочу с будущей осени возобновить занятия в университете.
— В прошлую субботу мы были у Прамниеков. Не хватало только вас с Силениеком, тогда бы собрались все, кто был у них в тот вечер на даче. Мы всё о вас вспоминали. Прамниек очень обижен, говорит, что вы его совсем забыли. Силениека он тоже ругал за то, что тот давно не показывается… По-моему, он очень хороший человек — Силениек, хотя я его мало знаю. Феликс тоже всегда говорит, что он очень умен и талантлив. Он все собирается затащить его к нам. Кстати, зашли бы и вы когда-нибудь. Мы живем в центре, на Антонинской.
— Благодарю вас, — поклонился Жубур, — ваш муж уже приглашал меня.
— Разве вы встречались с Феликсом? Странно, он мне ничего не говорил.
— Встретились мы совершенно случайно, на улице. Это было… это было в прошлую среду, в Задвинье.
— В среду вечером? — переспросила Мара. Чуть подкрашенные брови удивленно приподнялись. — В среду вечером у него было длиннейшее заседание в правлении.
— Он, помнится, говорил, что идет к какому-то сослуживцу. Может быть, в связи с этим заседанием?