Этот же безногий не вызывал у меня даже жалости. Он вертел свою тачку на шарикоподшипниках, жмурился на солнышко, вытирал тыльной стороной ладони пот со лба и, казалось, совсем не чувствовал, что у него нет обеих ног.
- А ты, видать, нездешний? - сказал он, приглядываясь ко мне и приветливо улыбаясь. - Поди-ка, из города?
Я кивнул.
- Это Васька-то нынче не у тебя зимовал?
Я кивнул снова, удивляясь, откуда он все знает.
Инвалид пристально посмотрел на меня, перестал улыбаться и вдруг спросил:
- Хороший парень Васька?
Я хмыкнул: мол, само собой.
- Да... - вздохнул безногий и задумался. - Да, - повторил он после долгой паузы, - хороший он парень, Васька...
Я вдруг заметил, как инвалид покраснел и глаза его насторожились.
Я обернулся. За моей спиной стоял Васька и протягивал гвоздь. Рядом с ним была тетя Нюра.
- Здравствуйте, Семен Андреевич, - сказала она, теребя кончик платка. - С приездом вас.
- Здравствуй, Нюра, - ответил инвалид, и щеки его опять порозовели.
"Может, - подумал я, - ему стыдно перед тетей Нюрой, что Васькин отец погиб, а он вот живой остался?"
* * *
Возле фургона стал собираться народ.
Инвалиду приносили рваные ботинки, сапоги, калоши - запахло резиновым клеем, застучал молоток. Тетка, сидевшая в кабинке вместе со стариком шофером, приставила к изгороди табурет, натянула белый халат и стала подстригать деда в валенках.
- Бороду-то не трожь, - шумел дед, - а голову давай начисто! Жди вас, когда еще нагрянете!
Тетка жужжала машинкой, трещала ножницами, кружилась, как наседка, возле деда, который так и не снял с рубахи свои медали. Он сидел в гордой и торжественной позе, боялся шевельнуться под острыми ножницами и был похож на важную статую.
Но шумней всего было у фургона. Коротенькая старуха, не пригибаясь из-за своего малого роста, свободно ходила внутри сумрачного ящика и вызывала общее неудовольствие.
- Ну чо я вам, бабы, рожу, что ли, - кричала она, - когда ни мыла, и ни иголок, ни ниток нету. Вот рулон бязи дали, и то радуйтесь!
Она отрезала кому-то куски материи, тщательно прикладывая деревянный метр, а в оплату, у кого не было денег, принимала яйца.
- Мыла опять нет! - шумели внизу женщины. - Хоть бы жидкого привезли!
Старуха в автолавке суетилась, предлагала вместо мыла саржевые платки и книги, ее ругали почем зря, но и платки и книги в обмен на яйца все же брали.
Мы с Васькой поглядели на сапожника, повертелись возле парикмахерши и фургона и пошли к дому. Васька был мрачен, и я подумал, что у него, наверное, не выходит из головы этот горох.
- Брось ты, - сказал я ему, - если будет Макарыч приставать, говори, что это я горох рвал. А тебе просто дал немного. Меня небось не засудят.
- Ишь ты, - усмехнулся Васька весело, - рыцарь из городу приехал. - И вдруг предложил: - Давай к отцу сходим.
- Как это? - спросил я недоверчиво. - Как это - сходим?
Мы вошли во двор, из-под дверцы сарайки Васька выскреб ключик, открыл замок.
В темноте, на гвоздях, висела лошадиная сбруя - какие-то веревки, ремни и цепи, а у окошка, за планками, возле маленького столика поблескивал инструмент.
Васька уселся на чурбан перед столиком, стал вытаскивать из-под рейки стамески разных размеров, долота, плоскогубцы и кусачки, вытирая их от пыли концом рукава.
- Отцовское, - сказал он тоскливо. - Тут у него мастерская была. Глянь!
Васька выдвинул ящик стола. Ровными рядами, аккуратно уложенные, там лежали фуганки, рубанки - большие и малые, набор молотков. Сбоку к столику намертво прибиты были тисочки. Никогда нигде не видел я такого богатства.
- Целый завод! - сказал я.
Васька улыбался, польщенный.
- А хошь, - сказал он, - еще чегой-то покажу, - и, не дожидаясь моего согласия, наклонился под стол.
Васька вытащил что-то большое, замотанное в холстину и стал аккуратно разворачивать. Оказалось, это кусок неструганого дерева, и я сначала не понял, что он хочет мне показать. Но Васька повернул деревяшку другим боком, и я увидел голову коня, вырезанную грубо.
Конь мчался навстречу ветру, вскинув голову и раздув ноздри, а грива развевалась.
- Это отец коня вырезал, - сказал Васька, - хотел на коньке укрепить, да не поспел, на войну взяли. Так, вишь, и осталось, только одна половина. - Он вздохнул. - А я вот делаю, делаю, и ничего у меня не выходит.
Я пошел вслед за Васькой в темный угол. Там на полу лежало штук шесть деревянных коней. Я брал их одного за другим, ощупывал, выносил на свет все они были угловатые и походили скорее на собак.
- Уж сколько сделал, - сказал Васька, вздыхая, - а близко даже нет. Он помолчал. - Но я добью! Вот уборка кончится, опять строгать начну. А как выйдет, ту голову, что отец начал, доделаю. Только надо, чтоб не хуже вышло.
Васька кинул небрежно своих коней в угол, отцовского же аккуратно завернул в холстину и спрятал под стол.
Мы сидели в полутемной сарайке, задумчиво глядели в маленькое оконце, выходящее в огород, и я думал: "Как не похож стал Васька на самого себя! На того, каким он был в городе".
* * *
Уже темнело, когда тетя Нюра, расставив на столе тарелки, позвала нас ужинать.
Мы с Васькой стояли у ворот. Отсюда хорошо было видно, как, навесив замок на дверцы фургона, ушла куда-то коротенькая старуха, как закрыла свою мастерскую парикмахерша, унеся в контору табурет. Старик шофер давно уже исчез, и один только Семен Андреевич тукал молотком, ремонтируя изношенные, изопревшие обутки.
- Идите вечерять! - еще раз позвала тетя Нюра, и мы с Васькой пошли в дом, уселись по лавкам.
В избе было тихо. Тетя Нюра молчала, опустив глаза в тарелку с картошкой, молчал угрюмо Васька, одна бабка что-то приговаривала, пришамкивала себе под нос. Иногда тетя Нюра вопросительно посматривала на Ваську, но он ничего не замечал. Похоже было, что они поссорились и виновата в этой ссоре тетя Нюра. Но когда они успели поссориться? Я от Васьки почти что ни на шаг не отступал.