105
Перефразированное выракение из «Путевых картин» Гейне (часть четвертая, Италия. III. Город Лукка). Ред.
(обратно)
106
Фогтовское пожелание: «исходя из сугубо узкой немецкой точки зрения», загнать «французскому волку» в глотку итальянскую «кость», чтобы волк страдал от несварения желудка, будет, несомненно, осуществляться во все растущем масштабе. В официозном журнале «Revue contemporaine» от 15 октября 1860 г. — заметим мимоходом, специально покровительствующем Фогту, — помещена корреспонденция из Турина от 8 октября, где, между прочим, говорится: «Генуя и Сардиния были бы законной ценой новой (французской) войны за единство Италии. Я прибавлю, что обладание Генуей было бы необходимым орудием нашего влияния на полуострове и единственным действительным средством помешать морской державе, образованию которой мы содействовали, в один прекрасный день ускользнуть из нашего союза и войти в какой-нибудь новый. Лишь наступив коленом на грудь Италии, мы сможем обеспечить себе ее верность. Австрия, хороший судья в этом деле, отлично это знает. Наш нажим будет менее груб, но крепче, чем австрийский — в этом единственное отличие».
(обратно)
107
Игра слов: «ungereimt schreiben» означает «писать без рифм», т. е. не стихами, а также «писать чепуху», «вздор». Ред.
(обратно)
108
В «Ивейне» Гартман, напротив, заставляет фогта сказать, намекая, очевидно, на его разногласие с бернскими колпаками:
«von Bern mac wol heizen ich,
wand ich da niht ze schaffen han».
[ «Мне, хоть прозван бернцем,
До Берна дела нет»] [522].
Не следует, однако, смешивать этого Гартмана c другом Фогта, лирическим парламентским слизняком того же имени.
(обратно)
109
(Имперская хроника)[523]. Ред.
(обратно)
110
Из стихотворения Шиллера «Юноша у ручья». Ред.
(обратно)
111
«Плон-Плон сластолюбив, как Гелиогабал, труслив, как Иван III, в лжив, как настоящий Бонапарт». Ред.
(обратно)
112
«не всякому дано быть страшилищем» (Гюго. «Наполеон Малый». Заключение. Часть первая, глава I). Ред
(обратно)
113
См. Шекспир. «Гамлет», акт V, сцена первая. Ред.
(обратно)
114
Фогт, как он рассказывает, должен был уже в 1852 г. предпринять научное путешествие (шествие Бахуса?) с Плон-Плоном, которому один «прудонист» с энтузиазмом рекомендовал его за сделанные им — «mais do que promettia a forca humana» [ «поболее, чем силе человечьей дано» — Камоэнс, «Лузиады», песнь первая] — «изумительные изыскания в области естественной истории» («Главная книга», Документы, стр. 24).
(обратно)
115
«On se partage deja les places… de la Savoie dans les antichambres de l'Elysee. Ses journaux plaisantent meme assez agreablement la-dessus».
(обратно)
116
«Peut-etre le citoyen Thurgovien que nous avons si bien defendu contre les menaces de Louis Philippe, nous fera-t-il la grace de vouloir bien se constituer comme mediateur, et reprendre de nous Geneve» («Revue de Geneve» от 6 декабря 1851 г.) [ «Быть может, гражданин Тургау, которого мы так хорошо защищали от угроз Луи-Филиппа, будет так любезен и выступит посредником, чтобы отобрать у нас Женеву»].
(обратно)
117
Как известно, сознание того, что после аннексии Северной Савойи Женева оказалась вкрапленной во французскую территорию, а также укрепление французами Тононской гавани, значительно усилили в последнее время антибонапартистские настроения старой республики. Но подлинные взрывы этого народного настроения сопровождаются фальшивыми взрывами, подготовленными по заказу из Парижа и частично осуществляемыми самими французскими полицейскими агентами. Так, например, в «Saturday Review»[536] от 22 сентября 1860 г. читаем; «Одна компания так называемых швейцарцев позволила себе в Тононе грубые оскорбления против империи в тот момент, когда какой-то неловкий жандарм, в пылу официального рвения, задержал так называемых швейцарцев и потребовал, чтобы они предъявили паспорта. Швейцарцы оказались французами, бумаги которых были в полном порядке… Но больше всего в связи с этими искусственно вызванными столкновениями наводит на размышление тот факт, что в одном из наиболее ранних и неприятных из них оказался сильно замешанным один близкий приверженец Фази» (друг Перье). («The gravest fact relating to these artificial collisions is, that in one the earliest and the worst of them a close adherent of Mr. Fazy was prominently implicated»).
(обратно)
118
«Si la seule esperance des patriotes allemands est fondee sur une guerre avec la France, quelle raison peuvent-ils avoir de chercher a affaiblir le gouvernement de ce pays et l'empecher de former ses frontieres naturelles? Serait-il que le peuple en Allemagne est loin de partager cette haine de la France? Quoi qu'il en soit, il у a des patriotes allemands tres sinceres, et notamment parmi les democrates les plus avances, qui ne voient pas grand malheur dans la perte de la rive gauche du Rhin, qui sont, au contraire, convaincus que c'est apres cette perte seulement que commencera la vie politique d'une Allemagne regeneree, appuyee sur l'alliance et se confondant avec la civilisation de l'Occident europeen» («L'Esperance», 25 Mars 1860).
(обратно)
119
«завладеть Савойей… иными словами, мы запираем свои ворота». Ред.
(обратно)
120
«тогда мы должны будем позаботиться о нашей безопасности и завладеть левым берегом Рейпа, иными словами, мы запрем свои ворота». Ред.
(обратно)
121
«Естественным следствием присоединения Савойи и графства Ниццы к Франции является увеличение отечества». (Игра слов: «Patrie» — «отечество» и название газеты.) Ред.
(обратно)
122
Игра слов: «ruchbar» означает «известный», а также «пахнущий». Ред.
(обратно)
123
Через посредство нежной Кунигунды кое-что фогтовское против меня появилось в газетке моего родного города Трира. Между прочим, там говорилось о моей «плотской близости» с «Allgemeine». Какая ассоциация идей для целомудренной Кунигунды! Very shocking indeed! [Ax, как неприлично!]
(обратно)
124
«Il fut un des trois regents de l'empire ephemere» (l. с., р. 518).
(обратно)
125
in partibus infidelium — вне реальной действительности (буквально: «в стране неверных» — добавление к титулу католических епископов, назначавшихся на чисто номинальные должности епископов нехристианских стран). Ред.
(обратно)
126
«Il depasserait le but au gout des Francais» (l. c., p. 519).
(обратно)
127
«Nous nous efforcerons de choisir» (l. с.).
(обратно)
128
«M. Vogt aime beaucoup les couleurs tranchantes, et il n'est pas precisement un gourmet en matiere de language» (l. с*.**р. 530).
(обратно)
129
«On le voit, M. Vogt se souciait peu d'ou vint le secours en faveur de l'unite_allemande, pourvu qu'll vint; l'empire francais lui semblait meme singulierement propre a hater le denouement qu'il desire. Peut-etre en cela M. Vogt faisait-il bon marche_de ses antecedents, et il dut paraitre etrange a ses anciens collegues qui siegeaient avec lui a l'extreme gauche dans le Parlement de Francfort de voir ce fougueux antagoniste de tout pouvoir unique, ce fervent zelateur de l'anarchie manifester de si vivea sympathies envers le souverain qui l'a vaincue en France» (l. с., р. 518).
(обратно)
130
Маркс имеет в виду дочь сардинского короля Виктора-Эммануила — Клотильду. Ред.
(обратно)
131
«человека, которого любят ради него самого». Ред.
(обратно)
132
«Кто не верит, тот грешит» (Вольфрам фон Эшенбах, «Парцифаль», книга IX). Ред.
(обратно)
133
Но не последняя честь и знатным понравиться людям (Гораций. «Послания», книга первая, послание 17). Ред.
(обратно)
134
Кошут не понимал тогда, как разыгрываемая Пальмерстоном роль врага России «может» обмануть человека, обладающего здравым смыслом. «How could a man of any intellect for a single moment believe that the Minister who allowed Russia's intervention in Hungary, would give the word of attack against her?» [ «Как мог человек, имеющий хоть сколько-нибудь ума, хотя бы на мгновение поверить, что министр, который допустил интервенцию России в Венгрии, может дать сигнал к нападению на Россию?»] (Письмо из Кютахьи от 17 декабря 1850 г. Переписка Кошута).
(обратно)
135
Я сам познакомился в 1850 г. в Лондоне с Бандьей и его тогдашним приятелем, теперь генералом Тюрром. Подозрения, вызванные во мне его плутнями со всевозможными партиями — орлеанистами, бонапартистами и т. д. — и его сношениями с полицейскими всех «национальностей», он рассеял простым способом, предъявив мне изготовленный собственноручно Кошутом патент, согласно которому Бандья, бывший уже ранее временным, полицей-президентом в Коморне под начальством Клапки, назначался теперь полицей-президентом in partibus. В качестве тайного начальника полиции на службе революции он. естественно, должен был иметь «открытый» доступ к полиции, находящейся на службе правительств. Летом 1852 г. я обнаружил, что он утаил рукопись, которую я передал ему для одного берлинского книготорговца, и доставил ее одному из немецких правительств[553]. После того как я написал об этом эпизоде и о других давно бросавшихся мне в глаза особенностях этого человека одному венгру в Париже и загадка Бандьи, благодаря вмешательству третьего достаточно осведомленного лица, была вполне решена, я в начале 1853 г. послал за своей подписью публичное разоблачение его в «New-Yorker Criminal-Zeitung»[554]. Бандья в оправдательном письме, находящемся еще в моих руках, указывал на то, что я меньше всего имею оснований считать его шпионом, так как он всегда (и это была правда) избегал говорить со мной о моих собственных партийных делах. Хотя Кошут и его сторонники не отступились тогда от Бандьи, все же мое разоблачение в «Criminal-Zeitung» стало мешать его дальнейшим действиям в Лондоне, и он тем охотнее ухватился за случай, предоставленный ему осложнениями на Востоке для использования своих талантов на другом поприще. Вскоре после заключения Парижского мира (1856 г.) я прочел в английских газетах, что некий Мехмед-бей, полковник турецкой службы, известный прежде, как христианин, под именем Иоганна Бандьи, отплыл с некоторым числом польских эмигрантов из Константинополя в Черкесию, где он фигурировал в качестве начальника генерального штаба Сефер-паши и, до известной степени, в качестве «Симона Боливара» черкесов. В лондонской «Free Press», в большом количестве расходящейся в Константинополе, я указал на прошлое этого освободителя[555]». 20 января 1858 г. Бандья, как указывается в тексте, был приговорен в Адерби военным судом польского легиона, находившегося под начальством полковника Т. Лапинского, за замышляемую им измену Черкесии к смерти. Так как Бандья был турецким полковником, то Сефер-паша счел исполнение этого приговора несовместимым с уважением к Высокой Порте и поэтому переправил осужденного в Трапезунд, откуда тот, очутившись на свободе, вскоре вновь прибыл в Константинополь. Между тем венгерская эмиграция в Константинополе горячо вступилась за Бандью, ополчившись против поляков. Охраняемый русским посольством от Дивана (который, к тому же, должен был содержать его. как «полковника», вместе с его гаремом), защищаемый предвзятым мнением своих земляков в отношении поляков, Бандья хладнокровно опубликовал самоапологию в «Journal de Constantinople»[556]. Но прибытие в скором времени черкесской депутации положило конец этой истории. Венгерская эмиграция официально отступилась от своего подзащитного, хотя и de tres mauvaise grace [с большим неудовольствием]. Все бумаги военного суда в Адерби, среди них и собственное признание Бандьи, а также документы, которыми обменялись впоследствии в Константинополе, были пересланы тамошней польской эмиграцией в Лондон, где выдержки из них появились во «Free Press» (май 1858 г.). Более полно эти документы были опубликованы мной в «New-York Tribune» от 16 июня 1858 года[557].
(обратно)