Грудой башен заморских
снег, сверкая, лепится.
Утренние заморозки,
гололедица…
Холод пальцы припекает,
вот бы если варежки!
Мимо Сени пробегают
школьные товарищи.
Закричали Митя с Колей:
— Сенька, ты чего не в школе?
— Я врачом в аптеку послан
и вернусь оттуда поздно.
— Раз, два, три, —
Сенечка, не ври.
Зажимайте живо рот!
Пацана — за шиворот,
влазь в класс!
Подтолкнули валенками,
посадили с маленькими.
Бел
мел.
Подтянись! —
За пюпитром латинист.
Руки что жерновы.
— Ну-ка, за латынь! —
Скрыты брови черные
пенсне золотым.
Раз, два, три, —
Сеня, повтори:
«Dantebe, mater Rossia, iscus, essentia quassa,
cicero, corpus, petit Isvesti, orator, tribuna,
radionositis centra declaratii: Urbi et orbi,
purpura parus namorae Respublica guetrus tremit».
Бледен мальчик, обмер мальчик,
в класс вступает математик:
§ 000. Шли четыре мужика, говорили про крупу,
про покупку, про крупу да про подкрупку.
У меня полпуда с граммом, у тебя кило и пуд,
у Антипа пуд и гарнец, у Ивана четверик.
Сколько было в метромерах всей крупы на
четверых?
Обмер Сеня, пьяный будто,
стал решать и перепутал,
и, издав военный крик,
через кафедру — прыг!
Прыгнул через падежи.
— Да держи его, держи! —
Тангенс, синус, плюс и минус,
взял разбег —
А + В….
Перепрыгнул Ваню и
Рисование,
Перепрыгнул Рафу и
Географию,
Перепрыгнул Саню и
Чистописание!
Надзиратель поднял вой,
прибежал городовой, —
в воду канул гимназист,
невысок и неказист!
Встал учитель на порог:
— Повтори, лентяй, урок!
Что мальчишке до урока?
Перед ним легла дорога
голуба и широка.
Сахарные берега…
4
Глава сладостная,
посвященная деликатности, полному собранию сочинений Л. С. Когана и зубоврачебному креслу.
Берег моря. Где я? Стоп!
Вкусный, сладкий запах сдоб…
Изменили мне силенки,
устаю, устаю!
В поле сахарной соломки
я стою.
Я ж не сладкого искал…
Сколько сахара-песка,
что за розовая ваза!
Ах, как пенится у скал
Море Клюквенного Кваса.
Золотятся пески —
самый лучший бисквит!
Горный тянется хребет —
чистый, радужный шербет!
А в долине, вдали,
но отсюда недалек —
разноцветный городок
в бонбоньерке залег.
Белосахарных палат
расцветают купола.
— Заходи, стар и млад,
хочешь, кушай мармелад,
хочешь, губы шеколадь,
наряжайся в маки, —
хорошо щеголять
в серебряной бумаге!
Посмотри на домик тот,
это — торт.
Ну, а это фортепьяно
сделано из марципана.
Гуляют ангелочки —
на плечах кулечки,
в обертках, как шейхи,
раковые шейки.
Прямо, прямо нет спасенья!
От соблазна плачет Сеня.
Ах, он бы съел
ну хотя бы монпансье.
Посредине города,
неширок и короток,
домик из печеньица,
а оттуда голосок,
словно ананасный сок:
— Мое вам почтеньице!
В райские кущи
заходите, скушайте
абрикоску, сливку,
вишневую наливку.
Не стесняйтесь, заходите!..
Сеня, слюни вытерши,
видит: Главный Кондитер с Главною Кондитершей.
Сколько, сколько сладостей!
Где ж это кончается?
У Сенечки от слабости
все в глазах качается.
Время клонится к восьми.
И весь мир просит Сеню:
— Слушай, скушай этих яств новизну!
Ну, возьми! — Не возьму…
А мальчиковы пятки
вязнут, вязнут в патоке.
Па-атока тяну-чая,
ги-бель неми-нучая,
тя-анутся сладкие
ли-ип-кие нити…
— На помощь, на помощь,
спасите, вытяните!
Тону! Тону! —
А хитрая Кондитерша
смеется: — Да нну?
Вот уже рубашка в патоке подмокла.
Но что это? Откуда это мчится подмога
Кем это выслано
соленое и кислое?
Армия столобая —
мчится соль столовая,
а за нею мчится
перец и горчица…
Как ударила соль
в сахарную антресоль!
Как повылетел хрен —
шоколады дали крен!
А горчица горячится:
— Эх! Не грех —
бей в мускатный орех!
Кондитерша кубарем,
блещет нижним бельем.
Ну-ка, уксус откупорим,
обольем, обольем!
Налетают, налетают
стаи перца на туман,
тают, тают, тают, тают
шоколадные дома…
И сахарная жижица
льется
и движется.
5
Глава, написанная к сведению библиотекаря. Что читали Пушкин и Чуковский?
Странной силою ведомый, я вошел в гусиный домик.
За столом и чашей пунша, в свете карточной игры,
под тик-так часов-кукушки ждали Андерсен и Пушкин,
Гофман, Киплинг и Чуковский, Кот Мурлыка, Буш и Гримм.
И сказал Чуковский: «Сядьте! Мальчик Сеня, ты — читатель,
и, конечно, как читатель, без завистливых затей,
ты рассудишь, ты научишь, кто из нас, сидящих, лучше
пишет сказки для детей!»
Тихо и нерадостно
начал сказку Андерсен —
маленький, ледащенький
седой старичок:
«Лежали вместе в ящике
Мяч и Волчок.
— Души я в вас не чаю,
люблю вас горячо…
Давайте повенчаемся…—
Мячу жужжит Волчок.
Но, гордостью наполненный,
Мячик говорит:
— Я с Соловьем помолвлена,
он — мой фаворит.
Ему отдам невинность я! —
Наутро Мяч исчез,
Волчок не в силах вынести…
Прощайте, жизнь и честь!
Прошло немало времени,
но жег любовный яд…
— Наверно, забеременел
Мяч от Соловья.
Я видел на „ex-librise“
Соловья в очках… —
Тут мальчик взял и выбросил
через окно Волчка.
Истерзанный, искусанный,
с обломанным плечом,
Волчок в клоаке мусорной
встретился с Мячом.
— Любимый мой! Согласна я
стать твоей женой!..
(Сама ж ужасно грязная,
с дыркой выжженной.)
Волчок ответил, сплюнувши:
— Я был когда-то юношей,
теперь же поостыл, —
иная ситуация…
К тому ж решил остаться я
навеки холостым!..»