Латники пограничной стражи не цеплялись к киммерийцу. У одинокого наемника напрасно было спрашивать подорожную либо охранную грамоту — его экипировка, лишенная всяких опознавательных знаков и гербов, говорила, что владелец ее не состоит у кого-нибудь на службе. Он пересекал невысокие холмы, неширокие речушки, дубовые рощи. Старая, очень старая дорога вела из Пойнтайнии к морскому побережью.
В Аргосе царил мир и покой. Волы тянули по дороге тяжело нагруженные, грохочущие возы, смуглые, жилистые люди трудились на полях и в садах. Старики, сидевшие на лавках возле питейных заведений в тени дубовых ветвей, сердечно приветствовали странника.
Он расспрашивал крестьян в поле, толковал с разговорчивыми стариками в тавернах, утоляя жажду флягами пенистого пива, заговаривал с купцами, одетыми в шелк — хотел узнать что-нибудь о Белосо.
Хотя рассказы эти были противоречивыми, можно было из них все-таки понять, что тощий, жилистый зингарец с бешеными глазами и усами, отпущенными на западный манер, действительно появлялся на дороге и держал путь, по всей видимости, в Мессантию. Это и понятно: из всех портовых городов Аргоса Мессантия была наиболее многолюдным, наиболее посещаемым. В ее гавань входили корабли всех морских держав, здесь искали убежища изгнанники и беглецы со всего света. Законы здесь были достаточно мягкие: Мессантия жила морской торговлей, и ее обитатели, чтобы не осложнять отношений с моряками, на многое предпочитали закрывать глаза. Ведь не все товары были легальными — многие из них доставляли пираты и контрабандисты. Конану это было хорошо известно: не он ли в бытность свою бараханским пиратом входил ночью в порт с драгоценными грузами? Большинство пиратов с островов Бараха — маленького архипелага, расположенного к юго-западу от побережья Зингара, составляли аргосские же моряки, и пока их деятельность ограничивалась торговым флотом других стран, власти Аргоса не больно-то блюли морское право.
Но не только с бараханскими пиратами скитался по морю Конан — случалось ему хаживать и с зингарскими буканьерами и даже — что выходило за рамки всех законов — с теми дикими черными корсарами, которые, приходя с далекого юга, опустошали северные побережья. Если бы его узнали в каком-нибудь аргосском порту, казнь была бы неминуема. Но без всяких колебаний направился король в Мессантию и останавливался лишь затем, чтобы дать отдых коню да самому задремать на несколько минут.
Никто не задержал его, когда он въехал в город и смешался с толпой, колыхавшейся в торговых рядах. У Мессантии не было нужды в городских стенах — ее охраняли море и военные корабли.
Уже смеркалось, когда Конан неторопливо ехал по улице, ведущей к порту. Вот показался берег, мачты, корабельные паруса. Впервые за много лет он слышал запах соленой воды, скрип мачты. И снова тоска по дальним странствиям стеснила сердце Конана.
Но на берег он не выехал — повернул жеребца в сторону и, поднявшись по каменной лестнице, въехал на широкую улицу. Здесь в роскошных белых особняках жили люди, превратившие в недвижимое имущество богатство, обретенное в морях, — несколько старых капитанов, нашедших сокровища где-то у черта на рогах, и множество торговцев, которые ни одного шага не сделали по палубе и не слышали, как ревет шторм или морская битва.
Конан направил жеребца к позолоченной калитке и въехал во двор. Здесь шумел фонтан, голуби слетали с мраморных карнизов на мраморные плиты подворья. Паж, облаченный в шелковый камзол и шерстяные чулки, вопросительно поглядел на него. Всякие чудные и удивительные типы приходили в гости к мессантийским купцам, от большинства из них пахло морем. Но наемный рубака, да еще свободно въезжающий во двор торгового магната, был явлением необычным.
— Здесь живет купец Публио? — сказал король скорей утвердительно и таким тоном, что паж сорвал с головы берет с пером и почтительно раскланялся.
— О да, именно здесь, господин капитан.
Конан соскочил с коня, а паж подозвал слугу, и тот подбежал, чтобы принять поводья.
— Хозяин дома? — Конан снял перчатку и принялся отряхивать с себя пыль.
— Да, капитан. Как прикажете доложить?
— Сам доложу, — проворчал Конан. — Дорогу я знаю, так что оставайся здесь.
Публио сидел за резным столиком тикового дерева и водил золотым пером по дорогому пергаменту. Это был большеголовый человек с бегающими черными глазками в дорогой одежде из голубого шелка, обшитого парчой. На толстой шее у него висела тяжелая золотая цепь.