— А больше ничего не было? — с тайной надеждой, что, кроме дусматовского рекорда, сегодня ничего не упущено, спросил Ахундов.
— Да всего понемножку было. Восемьсот пятьдесят семь школ, говорили по радио, начали работать, восемьдесят библиотек… Слышь, Архименко, не возьмешь до Маргелана четыре ящика профессору Корженевскому? Чуть не забыл. Оборудование, что ли, для лабораторий бактериологических. Возьми, друг, будь добрый, поховай под сиденья.
С десяток ящиков были молниеносно погружены на автодрезину.
— Стой, какие же четыре? — запротестовал водитель. — А это? Кому? Да кто его знает, когда я его увижу, вашего Андронова? Бери назад. Стану я библиотеки развозить. Горючего ничего такого нету? Ну, смотрите, если что…
Какие-то люди совали в руки донесения в штаб БФК.
— В Маргелан сдайте, все скорее дойдет.
Дрезина рванулась вперед.
— Теперь, пока мы еще одни, расскажите нам кое-что о Дусматове, — попросил Шпитцер.
Но огорченный Ахундов наотрез отказался рассказывать о Дусматове.
— Я не хочу портить своим недостойным рассказом живое впечатление от живого Дусматова. Вы его увидите, господа. Завтра вы сами будете говорить с ним.
— Верно. Вношу предложение пока что позавтракать, — сказал Белоногов и, не видя ни с чьей стороны возражений, нагнулся к одной из корзин под сиденьем.
— Товарищи девушки, похозяйствуйте!
Из пакетов, предназначенных для бактериологической лаборатории профессора Корженевского, соорудили подобие стола Пахучие пшеничные лепешки, сыр и масло, персики и виноград, инжир расположились в таком затейливом натюрморте, что водитель Архименко не мог не заметить с явным сожалением:
— Вот тут бы в самый раз по сто грамм. Медицина — и та не возражает. Если для профилактики. Конечно, это по-нашему, а как за границей, не знаю.
Выпить тоже нашлось. Узбекистан — родина отличнейшего кагора, тягучего и тяжелого, как концентрат, и превосходных сухих вин, чуть-чуть терпких, неуловимо горьковатых, но удивительно освежающих.
За окнами снова лежали сады, аллеи шелковицы и маленькие кишлаки, и порой было видно, как начатый канал прорезал улицы, вламывался во дворы, раздвигал стены домов, и те, точно взорванные снарядом, нависали облаком по бортам сухой траншеи.
«Совсем как на войне», — думалось Ольге.
Мелькнул молодой сад, видно, недавно перенесенный на новое место или, может быть, посаженный заново, и легкий шалаш рядом с грудою строительных материалов для нового дома.
За оставшимся в стороне Маргеланом трасса канала ушла к северу от железной дороги, но оживление на местах не стало меньшим, — все так же шли толпами люди с кетменями на плечах, все так же скакали верховые, стайками пробегали дети с пачками газет, проезжали грузовики с надписью на бортах: «На канал!».
На станции Владыкино пришлось снова остановиться.
Человек двадцать народу просило подбросить их к Зеленому мосту. Отказ не действовал. Все дружно обещали жаловаться на Белоногова, и в конце концов даже доктор Горак, почесав висок, смущенно сознался, что, пожалуй, надо кого-нибудь подбросить.
Новости ворохом валились в дрезину.
Приехали артисты. Дусматова вызвали на соревнование. Проследовала армянская делегация. Под вагоном пассажирского поезда обнаружен мальчишка из Сталинграда. Сегодня ночью у Зеленого моста будет большой концерт. Все, кто свободен вечером в радиусе тридцати — сорока километров, стремятся к Зеленому мосту.
— Товарищ Ольга, — Ахундов заговорщицки наклонился к ней, — возьмите два флакона «Крымской розы», отдайте Шуре. Это такой растущий товарищ, знаете, очень растущий, прямо удивительно. Вам нужно что-нибудь купить? Очень хороший ларек. Нет? Ну, хорошо. Теперь я такой вопрос поставлю: вы хотите мне помочь или нет?
Ахундов, как это уже было ясно с утра, напросившись сопровождать иностранных гостей, многое потерял. Он проезжал мимо материала, не имея возможности что-нибудь записать и передать в газету.
— Это все равно, что кушать шашлык одними глазами.
И Ахундов просил Ольгу помочь ему.
— Как-нибудь вместе будем, ладно?
— Вы знаете, я обещала дать информацию Березкину.
— Товарищ Ольга, конечно, Березкин — крупный человек из центральной печати, я не говорю, но вы едете в моей бригаде, я вас уважаю, зачем разменивать меня на мелочь? Мы, едем вместе, какие основания одной рукой быть здесь, другой — в центральной печати? Я помогу вам составить корреспонденцию и напечатать за вашей подписью. А что вы сами с Хасана, об этом будет сказано от редакции.