О, вечность восторга —
Весною, вином, красотою!
Лицом человеческим,
Истиной и добротою!
О, вечность волненья
Воды, называемой морем,
Колосьев, которые гнутся
И скачут над полем!
О, вечность контрастов —
То буря, то ясная за́тишь.
Ты утром смеялся,
А вечером плачешь!
О, вечность исканий
С открытою свежестью раны,
Которая гонит Толстого
Из Ясной Поляны!
1970
Стало рано смеркаться,
Стало поздно светать.
Журавли закричали:
— Пора улетать! —
Как-то сразу замолкли
Рупора пристаней.
И степные дороги
Жаждут скрипа саней.
И в тебе перемена
Наступила, мой друг.
Все спокойней меня
Выпускаешь из рук.
Говоришь: — Никуда
От меня не уйдешь.
— А уйду?
— Не уйдешь!
А уйдешь — пропадешь!
Оголенно, печально
Пустуют над речкой поля.
В косяке журавлей
Пятым слева считайте меня!
1970
Есть музыка воды
Весеннего напора,
Есть музыка беды
И горестного горя.
Она не к тем идет,
Кто алчен и греховен,
Ее ночами ждет
Седой, глухой Бетховен.
Она на окрик: — Стой!
Назад! Вернись обратно! —
Смеется: — Часовой,
Слаба твоя ограда!
Недаром мудрый Бах
В минуты тяжкой боли
С печалью на губах
Впускал ее в соборы.
Когда она слышна
В божественном органе,
Ничуть мне не страшна
Смерть, спящая в нагане!
1970
Зароюсь в сено молодое,
Раскину руки широко,
А сам под небо голубое
Взовьюсь мечтою высоко.
Преодолею притяженье
Себя к земле своей родной,
Как космонавт, начну движенье
Орбитой околоземной.
И вот мой стог взлетел у речки
Под крик людей на берегу.
Емеля — тот летал на печке,
А мне удобней на стогу!
Лечу! Уже хребет уральский.
Лечу! Уже внизу Тюмень.
За ней зеленый угол райский
И вереница деревень.
Мелькнул Иртыш, блеснула Лена,
Глаз от нее не оторвать.
А подо мною пахнет сено,
Моя небесная кровать.
Тревожно было над Байкалом,
Шалил байкальский баргузин.
Я помахал рукою скалам,
Седому сонмищу вершин.
Я пролетал над океаном.
Там шла селедка в кошельки.
Не за космическим туманом
Шутили крепко рыбаки.
Меня качнуло над Камчаткой,
У черной каменной горы.
Плохие, видимо, запчасти
Всучили мне из-под полы.
Признаться, малость напугался,
От страха дрогнула рука,
Когда увидел у Пегаса
Худые, впалые бока.
Лечу. Уже район Иркутска.
Лечу. Уже Новосибирск.
От скорости и от нагрузки
И от всего в глазах рябит.
Шумит тайга, не умолкает.
Необозрим таежный край.
Но чувствую — меня толкают,
Мне говорят: — А ну, вставай!
Куда вы делись, горы, реки?
Кто вас разбил, развеял в прах?
Стоит мужчина в телогрейке,
С большими вилами в руках.
Он говорит мне: — Извиняюсь, —
Сам сено нюхает в горсти,—
Я вашу спальню собираюсь
К себе в сарай перевезти!
Бери свое добро, владелец!
Вези его скорей отсель!
Я оптимист, и я надеюсь,
Что будет мне другой отель.
Прощай, мое лесное ложе,
Я выспался и бодро встал.
Когда бы был чуть-чуть моложе,
Уж не один бы тут я спал!
Как весело шумело сено
На острых вилах мужика.
Стог таял, таял постепенно,
Растаял весь — и ни клока!
Вздохнул мужик: — И вся работа! —
Шофер дал газ и тронул воз.
И за Горелое болото
Мое убежище увез.
Где было круглое остожье,
Чернела черная нора.
И я сказал себе: — Ну, что же
Стою, как пень? И мне пора!
По этой же лесной дороге,
Поддерживаясь посошком,
Мои испытанные ноги,
Как в старину, пошли пешком.
Зачем рассказываю это?
Зачем спешу стихи читать?
Затем, что есть в природе лето,
А летом учатся летать!
1971