Все сказанное здесь является только моим личным мнением; я высказываю его, поскольку у меня о нем спрашивают и притом с большой неуверенностью. Что касается общей тактики, то в правильности ее я убеждался в течение всей своей жизни; она ни разу меня не подводила. Что же касается применения ее к нынешним условиям Италии, то тут дело другое; этот вопрос надо решать на месте, и решать его должны те, кто находится в центре событий.
Написано 26 января 1894 г.
Напечатано в переводе на итальянский язык в журнале «Critica Sociale» № 3, 1 февраля 1894 г.
Подпись: Фридрих Энгельс
Печатается по рукописи, сверенной с итальянским переводом
Перевод с французского
НАЦИОНАЛЬНОМУ СОВЕТУ ФРАНЦУЗСКОЙ РАБОЧЕЙ ПАРТИИ К 23-й ГОДОВЩИНЕ ПАРИЖСКОЙ КОММУНЫ
Лондон, 18 марта 1894 г.
Вместе с вами я поднимаю бокал за скорейшее наступление международного 18 марта, которое, принеся с собой торжество пролетариата, уничтожит классовые антагонизмы и войны между народами и осуществит мир и счастье в цивилизованных странах.
Энгельс
Напечатано в газете «Le Socialiste» № 183, 25 марта 1894 г.
Печатается по тексту газеты
Перевод с французского
ЧЕТВЕРТОМУ АВСТРИЙСКОМУ ПАРТИЙНОМУ СЪЕЗДУ[464]
Лондон, 22 марта 1894 г.
Сердечно благодарю за любезно присланное мне приглашение присутствовать на австрийском партийном съезде, которым я, к сожалению, не могу воспользоваться. Вместе с тем я шлю собравшимся делегатам мои самые искренние и самые горячие пожелания успешного хода работы.
В этом году партийному съезду предстоит выполнить особенно важные задачи. В Австрии дело идет о том, чтобы завоевать всеобщее избирательное право, то оружие, которое в руках классово сознательных рабочих бьет дальше и поражает вернее, чем малокалиберное магазинное ружье в руках вымуштрованных солдат. Господствующие классы — как феодальное дворянство, так и буржуазия — всеми силами противятся тому, чтобы предоставить рабочим это оружие. Борьба будет длительной и ожесточенной. Но если рабочие проявят политическую проницательность, терпение и выдержку, единодушие и дисциплину, те качества, которым они уже обязаны столь многими блестящими успехами, то конечная победа им обеспечена. На их стороне всецело действует историческая необходимость, как экономическая, так и политическая. И хотя всеобщее и равное избирательное право нельзя завоевать одним ударом, все же мы можем уже теперь провозгласить «ура!» будущим представителям пролетариата в австрийском рейхсрате.
Ф. Энгельс
Напечатано в брошюре: «Verhandlungen des vierten цsterreichischen sozialdemokratischen Parteitages». Wien, 1894
Печатается по тексту брошюры
Перевод с немецкого
ПРАВЛЕНИЮ СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ ВЕНГРИИ В СВЯЗИ С ТРЕТЬИМ ПАРТИЙНЫМ СЪЕЗДОМ[465]
Лондон, 15 мая 1894 г.
Уважаемые товарищи!
Ваше любезное приглашение на партийный съезд я получил 8 мая. К сожалению, временное недомогание помешало мне сразу на него ответить, и поэтому только сегодня задним числом я могу высказать вам свою благодарность и пожелать наилучшего успеха в вашей работе.
Я тоже с величайшим интересом следил за движением последнего времени в Венгрии [В рукописи далее зачеркнуто: «Оно свидетельствует о непреодолимой силе, с какой капитал повсюду овладевает национальным производством и не только в области промышленности, но и в области сельского хозяйства, а последнее в Восточной Европе является несравненно более важной отраслью». Ред.]. В Венгрии, как и повсюду, капитал все более и более овладевает всем национальным производством. Он не только создает новую промышленность, он подчиняет себе и сельское хозяйство, опрокидывая его стародавние методы, разоряет независимого крестьянина, раскалывает сельское население на крупных землевладельцев и капиталистических посредников, с одной стороны, и массу неимущих сельских пролетариев — с другой. Каких успехов уже достигла эта революция, осуществляемая капиталом в Венгрии, мы видели недавно в Ходмезёвашархее[466]. Эту капиталистическую революцию нам когда-то надо пережить. Она несет с собой невыразимые страдания для огромной массы народа, но только она и порождает те условия, которые делают возможным новый общественный строй, а также тех людей, мужчин и женщин, которые одни будут обладать достаточной силой и волей, чтобы строить это новое, лучшее общество.
С искренним приветом
Ф. Энгельс
Напечатано в газетах «Arbeiterpresse» № 20, 18 мая 1894 г. и (на венгерском языке) «Nepszava» № 20, 18 мая 1894 г.
Печатается по тексту газеты «Arbeiterpresse», сверенному с черновой рукописью
Перевод с немецкого
К ИСТОРИИ ПЕРВОНАЧАЛЬНОГО ХРИСТИАНСТВА[467]
Написано между 19 июня и 16 июля 1894 г.
Напечатано в журнале «Die Neue Zeit», Bd 1, №№ I и 2, 1894–1895 гг.
Подпись: Фридрих Энгельс
Печатается по тексту журнала
Перевод с немецкого
I
В истории первоначального христианства имеются достойные внимания точки соприкосновения с современным рабочим движением. Как и последнее, христианство возникло как движение угнетенных: оно выступало сначала как религия рабов и вольноотпущенников, бедняков и бесправных, покоренных или рассеянных Римом народов. И христианство и рабочий социализм проповедуют грядущее избавление от рабства и нищеты; христианство ищет этого избавления в посмертной потусторонней жизни на небе, социализм же — в этом мире, в переустройстве общества. И христианство и рабочий социализм подвергались преследованиям и гонениям, их последователей травили, к ним применяли исключительные законы: к одним — как к врагам рода человеческого, к другим — как к врагам государства, религии, семьи, общественного порядка. И вопреки всем преследованиям, а часто даже непосредственно благодаря им, и христианство и социализм победоносно, неудержимо прокладывали себе путь вперед. Через триста лет после своего возникновения христианство стало признанной государственной религией римской мировой империи, а социализм за каких-нибудь шестьдесят лет завоевал себе положение, которое дает ему абсолютную гарантию победы
Таким образом, если г-н профессор Антон Менгер в своей книге «Право на полный трудовой доход» выражает удивление, почему при колоссальной централизации землевладения во времена римских императоров и при безграничных страданиях тогдашнего рабочего класса, состоявшего почти исключительно из рабов, «за падением Западной Римской империи не последовал социализм»[468], то он не замечает как раз того, что этот «социализм», в той мере, в какой он был тогда возможен, действительно существовал и даже достиг господства — в лице христианства. Дело лишь в том, что это христианство, — а в силу исторических предпосылок иначе и не могло быть, — хотело осуществить социальное переустройство не в этом мире, а в мире потустороннем, на небе, в вечной жизни после смерти, в «тысячелетнем царстве», которое должно-де было наступить в недалеком будущем.
Параллель между обоими этими историческими явлениями напрашивается уже в средние века, при первых восстаниях угнетенных крестьян и в особенности городских плебеев. Эти восстания, как и все массовые движения средних веков, неизбежно выступали под религиозной оболочкой, в форме борьбы за восстановление первоначального христианства, подвергающегося прогрессирующему вырождению [Своеобразную противоположность этому представляют религиозные восстания мусульманского мира, особенно в Африке. Ислам — это религия, приспособленная для жителей Востока, в особенности для арабов, следовательно, с одной стороны, для горожан, занимающихся торговлей и ремеслами, а с другой — для кочевников-бедуинов. Но в этом лежит зародыш периодически повторяющихся столкновений. Горожане богатеют, предаются роскоши, проявляют небрежность в соблюдении «закона». Бедуины, которые живут в бедности и вследствие бедности придерживаются строгих нравов, смотрят на эти богатства и наслаждения с завистью и жадностью. И вот они объединяются под предводительством какого-нибудь пророка, махди, чтобы покарать изменников веры, восстановить уважение к обрядам и к истинной вере и в качестве вознаграждения присвоить себе богатства вероотступников. Лет через сто они, естественно, оказываются точно в таком же положении, в каком были эти вероотступники; необходимо новое очищение веры, появляется новый махди, игра начинается сначала. Так обстояло дело со времен завоевательных походов африканских Альморавидов и Альмохадов в Испанию до последнего махди из Хартума, который с таким успехом сопротивлялся англичанам[469]. Так же или почти так же обстояло дело с восстаниями в Персии и в других мусульманских странах. Все эти проходившие под религиозной оболочкой движения вызывались экономическими причинами; но, даже в случае победы, они оставляют неприкосновенными прежние экономические условия. Таким образом, все остается по-старому, и столкновения становятся периодическими. Напротив, в народных восстаниях христианского Запада религиозная оболочка служит лишь знаменем и прикрытием для нападения на устаревающий экономический строй; последний в конце концов ниспровергается, его сменяет новый, мир развивается дальше.]; но всякий раз за религиозной экзальтацией скрывались весьма осязательные мирские интересы. Ярче всего это обнаружилось в организации чешских таборитов под руководством славной памяти Яна Жижки[470]; но черта эта проходит через все средневековье, постепенно исчезая после Крестьянской войны в Германии, чтобы вновь возродиться у рабочих-коммунистов после 1830 года. Как французские революционные коммунисты, так в особенности Вейтлинг и его последователи ссылались на первоначальное христианство задолго до того, как Эрнест Ренан сказал: