В-третьих. То нелепое представление, которое лежит в основе аргументации Рикардо, заключается, однако, в нижеследующем.
[Как мы видели,] капитал фабриканта, вводящего машины, не высвобождается. Он только получает другое назначение, а именно такое назначение, при котором он не превращается, как прежде, в заработную плату для уволенных ныне рабочих. Он частично превращается из переменного капитала в постоянный. Даже если бы часть его высвободилась, то она была бы поглощена теми сферами производства, в которых уволенные рабочие работать не могут и которые в лучшем случае дали бы приют только тем, кто должен был бы занять их место.
А высвободившийся доход, — если его высвобождение не парализуется увеличившимся потреблением подешевевшего предмета или если он не обменивается на получаемые из-за границы жизненные средства, — лишь открывает, благодаря расширению старых или созданию новых отраслей производства, необходимый клапан (если высвободившийся доход вообще открывает его!) для той части ежегодно притекающего прироста населения, перед которой в первую очередь оказывается закрытой старая отрасль производства, где были введены машины.
Так вот, та нелепость, которая в скрытом виде образует основу аргументации Рикардо, сводится не более и не менее, как к следующему:
Те жизненные средства, которые раньше потреблялись уволенными ныне рабочими, продолжают ведь существовать и по-прежнему находятся на рынке. С другой стороны, эти рабочие руки тоже находятся на рынке. Следовательно, на одной стороне имеются жизненные средства (а значит, и средства оплаты) рабочих, являющиеся δυναµει{148} переменным капиталом, а на другой стороне — незанятые рабочие. Стало быть, налицо имеется фонд для того, чтобы привести этих последних в движение. И, следовательно, они найдут себе работу.
Возможно ли, чтобы даже такой экономист, как Рикардо, болтал подобного рода вздор, от которого волосы становятся дыбом?
Согласно этой концепции, в буржуазном обществе ни один работоспособный и желающий работать человек не мог бы голодать, когда на рынке, в обществе, имеются жизненные средства, которыми можно уплатить ему за ту или иную работу.
Прежде всего надо сказать, что эти жизненные средства отнюдь не противостоят уволенным рабочим в качестве капитала.
Предположим, что в результате введения машин оказались внезапно выброшенными на улицу 100000 рабочих. Тогда прежде всего не подлежит никакому сомнению, [739] что находящиеся на рынке земледельческие продукты, которых в среднем хватает на весь год и которые раньше потреблялись этими рабочими, останутся по-прежнему на рынке. Что получилось бы, если бы на них не оказалось спроса и если бы вместе с тем их нельзя было вывезти за границу? Так как относительно, по сравнению со спросом, предложение возросло бы, то эти продукты упали бы в цене, а вследствие этого падения цен повысилось бы их потребление, хотя бы уволенные 100000 рабочих и умирали с голоду. Нет даже необходимости в том, чтобы цена предметов питания упала: возможно, что их будет меньше ввезено из-за границы или больше вывезено за границу.
Рикардо исходит из фантастического представления, будто весь механизм буржуазного общества устроен так тонко, что если уволены, например, десять рабочих, то их жизненные средства, ставшие теперь свободными, обязательно должны быть так или иначе потреблены теми же самыми десятью рабочими, а в противном случае совсем не могут найти себе сбыт, — как если бы на дне этого общества не было массы полузанятых или совсем не занятых людей, барахтающихся в непрестанных поисках работы, и как если бы капитал, существующий в виде жизненных средств, представлял собой некоторую фиксированную величину.