A. «Необразованные»{79} (злые, bourgeois{80}, эгоисты в обычном смысле) = негры, дети, католики, реалисты и т. д.
B. «Образованные»{81} (добрые, citoyens{82}, самоотверженные, попы и т. д.) = монголы, юноши, протестанты, идеалисты.
Обе эти ступени существуют друг подле друга, и отсюда «легко» получается, что «образованные» господствуют над «необразованными», — это и есть иерархия. В дальнейшем ходе исторического развития возникает затем
из «необразованного» — не-гегельянец,
из «образованного» — гегельянец{83},
откуда следует, что гегельянцы господствуют над не-гегельянцами. Так спекулятивное представление о господстве спекулятивной идеи в истории превращается Штирнером в представление о господстве самих спекулятивных философов. Взгляд на историю, которого он до сих пор придерживался, — господство идеи, — превращается в «Иерархии» в действительно существующее теперь отношение, в мировое господство идеологов. Это показывает, как глубоко увяз Штирнер в спекуляции. Это господство спекулятивных философов и идеологов развивается напоследок, «ибо исполнились времена», в следующее заключительное наречение:
а) Политический либерализм, зависимый от вещей, не зависимый от лиц — реализм, ребёнок, негр, Древний, привидение, католицизм, «необразованный», не имеющий над собой господ.
b) Социальный либерализм, не зависимый от вещей, зависимый от духа, беспредметный — идеализм, юноша, монгол, Новый, причуда, протестантизм, «образованный», неимущий.
c) Гуманный либерализм, без господ и имущества, а следовательно и без бога, ибо бог есть одновременно наивысший господин и наивысшее достояние, иерархия — отрицательное единство в сфере либерализма и, как таковое, господство над миром вещей и мыслей; вместе с тем совершенный эгоист в уничтожении эгоизма — совершенная иерархия. Одновременно образует
Переход (юноша, проникающий за мир мыслей) к III. «Я» — т. е. к совершенному христианину, совершенному мужу, кавказскому кавказцу и истинному эгоисту, который — подобно тому как христианин стал духом через уничтожение старого мира — приобрёл плоть и кровь через уничтожение царства духов, приняв, sine beneficio deliberandi et inventarii{84}, наследство идеализма, юноши, монгола, Нового, христианина, одержимого, человека с причудами, протестанта, «образованного», гегельянца и гуманного либерала.
NB. 1. «Иногда» могут быть «вставлены эпизодически», если представится подходящий случай, ещё и фейербаховские и прочие категории, вроде рассудка, сердца и т. д., для повышения колоритности картины и создания новых эффектов. Понятно, впрочем, что и это — только новые переодевания всё того же идеализма и реализма.
2. О действительной мирской истории правоверный святой Макс, Jacques le bonhomme[47] не умеет сказать ничего действительного и мирского кроме того, что он постоянно противопоставляет её под названием «природы», «мира вещей», «мира ребёнка» и т. д. сознанию, как предмет спекуляций последнего, как мир, который, вопреки своему постоянному искоренению, продолжает существовать в мистическом сумраке, чтобы вновь выступить наружу при всяком удобном случае, — вероятно потому, что продолжают существовать дети и негры, а значит «легко» может существовать и их мир, так называемый мир вещей. О подобных исторических и неисторических конструкциях уже добрый старый Гегель, говоря о Шеллинге, этом образце всех конструкторов, сказал — и мы можем это здесь повторить:
«Овладеть орудием этого монотонного формализма не труднее, чем палитрой живописца, на которой имеются только две краски, скажем — чёрная» (реалистичная, ребяческая, негроподобная и т. д.) «и жёлтая» (идеалистическая, юношеская, монгольская и т. д.), «дабы накладывать одну краску, когда требуется что-нибудь историческое» («мир вещей»), «а другую — когда требуется ландшафт» («небо», дух, Святое и т. д.) («Феноменология», стр. 39).
Ещё более метко конструкции этого рода осмеяло «обыденное» сознание» в следующей песне:
Послал хозяин в поле Ивана жать овёс. Иван овса не жнёт, Но и домой нейдёт. Хозяин гонит в поле пса, Чтоб он кусал Ивана. Ивана не кусает пёс, Иван овса не жнёт, — И не идут домой. Хозяин тут дубинку шлёт, Чтоб крепко била пса. Дубинка пса не хочет бить, Ивана не кусает пёс, Иван овса не жнёт, — И не идут домой. Огонь хозяин в поле шлёт, Чтоб он дубинку жёг. Огонь дубинку не берёт, Дубинка пса не хочет бить, Ивана не кусает пёс, Иван овса не жнёт, — И не идут домой. Хозяин воду в поле шлёт, Чтоб потушить огонь. Вода не трогает огня, Огонь дубинку не берёт, Дубинка пса не хочет бить, Ивана не кусает пёс, Иван овса не жнёт, — И не идут домой. Хозяин в поле шлёт быка, Чтоб выпил воду он. Но бык воды не хочет пить, Вода не трогает огня, Огонь дубинку не берёт, Дубинка пса не хочет бить, Ивана не кусает пёс, Иван овса не жнёт, — И не идут домой. Хозяин шлёт тут мясника, Чтоб заколол быка. Мясник быка не стал колоть, А бык воды не хочет пить, Вода не трогает огня, Огонь дубинку не берёт, Дубинка пса не хочет бить, Ивана не кусает пёс, Иван овса не жнёт, — И не идут домой. Хозяин шлёт тут палача, Чтоб он повесил мясника. Палач повесил мясника, Мясник тотчас убил быка, Бык выпил воду всю до дна, Вода весь залила огонь, Огонь дубинку сразу сжёг, Дубинка наказала пса, И укусил Ивана пёс. Иван пожал тогда овёс — И все пошли домой.