— Вчера, Илья Миронович, за полтораста процентов перешагнули.
— Вчера управляющий стройконторой вызывал к себе, — чуть улыбаясь и всем обликом своего лица давая понять, что все хорошее, что есть у бригады, идет собственно от него, от шефа, докладывала Фрося. — Шурка Столетова вызывает мою бригаду на шесть норм.
— На шесть?
— На шесть, Илья Миронович. Прямо страх берет, справимся ли?
— Справишься. Подписывай, не горюй.
— Ой, не могу и не могу, Илья Миронович, — лукаво-смиренно и как бы испуганно отнекивалась Фрося.
Ей вторила говорушка Вихрова:
— Вы уедете, а мы тогда как?
— Помолчи, Вихрова. То не ты и не я, а называется — шефство. Поняла?
— Понять-то поняла, Илья Миронович…
— А вот вижу, что и не поняла. Шефство называется.
— От Анны Семеновны есть что-нибудь? Дома как, в порядке? — перед тем, как приступить к работе, спрашивала Фрося, уже знавшая весь строй жуковской жизни.
— В порядке. Ну, дочки, действуем. На шесть норм! Чтоб вашей Столетовой сто лет покоя не было.
В один из очень напряженных дней, когда соревнование приняло быстрые темпы, Жуков явился с навалоотбойщиком Семеновым. Тот сначала поеживался, посмеивался, работая не всерьез, а как будто играл с детьми, но наутро опять явился, да так и зачастил вместе с Жуковым.
Бригада Столетовой догоняла.
— Пятки нам поотбивает, — говорила Вихрова.
Горняки работали теперь часов по шести в день.
Заделывали пролом в стенах третьего этажа, и подавать камень было уже нелегко.
Жуков сколотил уже две тачки для камней, и они с Семеновым вручную подавали их наверх по шатким сходням. Они делали с утра до обеда по двадцати, а в прохладные и дождливые дни — по двадцати пяти подъемов, и уставали всерьез, но оставлять бригаду без поддержки ни за что не хотели.
Работа, впрочем, сказывалась отлично на их состоянии. С высоты третьего этажа был виден весь берег с бесцельно слоняющимися горняками в белых санаторных костюмах, и Семенов постоянно подсмеивался над ними, — ведь вот не догадаются же люди, как можно жить весело и толково, — и казались они ему от этого людьми в высшей степени недалекими, вполне достойными самой скучной жизни, какая только есть на свете. Женщины были согласны с Семеновым, но вслух своего мнения не выражали, — Илья Миронович не одобрял насмешек.
Недели за две до окончания соревнования Столетова добилась шести и трех десятых норм и послала новый вызов бригаде Хустик. Дело осложнялось тем, что срок Жукова подходил к концу и уже заказаны были билеты на автобус и поезд.
Увлекательное, милое дело, которое захватило его так глубоко, что он готов был остаться хотя бы еще на неделю после своего срока, требовало тонкого подхода, а Жуков сейчас почти не имел времени, чтобы потолковать с отдыхающими, да, признаться, и не видел среди них никого, кто бы сумел заменить его с Семеновым. Правда, приехал горный мастер Забельский, коммунист, спортсмен, золотая душа, но Жуков его почти что не видел, а говорить на ходу, в столовой, не считал возможным.
«Забельский бы повел дело, — думал он, — не подкачал бы».
И вот однажды на пляже появился Забельский. Он не носил санаторной одежды, и на его плечах небрежно развевалась нарядная сине-красно-голубая шелковая пижама.
— Вихрова! Видишь того красавца?
— Красавца? Да он, Илья Миронович, совершенно физически не подтянутый!
— Молчи, Вихрова. Беги к нему, скажи: товарищ Забельский, оперативное дело, Жуков Илья Миронович просит вас подойти.
— Сюда, к вам?
— Нет, ко мне в Сталино. Беги, пока не ушел. Певцова, четвертинка имеется в резерве?
— Имеется.
— Ставь. Сейчас тебя сдавать буду.
— Ой, боже ж мой, Илья Миронович, а вдруг да мы чем-либо не покажемся ему, это ж такой позор будет!.. — взволнованно сказала Катерина.
— Покажешься!.. Бери пример с Молчалкиной, она и на своей свадьбе рта не раскроет.
— Поднимут нас ребята насмех, — осторожно заметил Семенов. — Вы же наш народ знаете, — к девчатам, скажут, подладились… как бы до дому не дошло… Смотри, Илья Миронович, накладка весьма нежелательна…
— Ладно. Смотрю. Ты только не вылазь, ради бога, безо времени.
Бригада внимательно следила за тем, что происходило на пляже. Было отлично видно, как вихрастая Таня подбежала к Забельскому и начала что-то говорить ему, то и дело показывал руками в сторону постройки, а Забельский и с ним еще отдыхающий сначала недоуменно и недоверчиво, а потом хохоча, слушали ее.
— Вот же языкастая какая! — неодобрительно заметила Фрося. — Нашла об чем смеяться!