— Прикажи рыть на этом месте, — сказал Максимов.
Четверо басмачей взялись за работу, рыли ножами. Лошади через спины работающих уныло заглядывали в сухую и жаркую яму.
Пленные лежали поодаль.
— Ройте, ройте, — говорил Манасеин. — Красный инженер даст вам воду, пейте, чтобы лучше грабить и убивать.
— Молчите, Манасеин. Я рою, потому что рано еще умирать. Я придумал конструкцию для искусственного дождевания. Мне надо построить ее.
— Передоверьте Магзуму, — сказал Манасеин. — Он выстроит.
— Смотрите, температура песка резко падает. Быстрее, быстрее! — кричал Максимов работающим.
— Не надо демагогии, — обращался он к Манасеину. — Хотите обвинить меня в блоке с басмачами, во вредительстве? Слабо!
Потом он говорил Адорину таинственно на ухо:
— При устройстве на высокой башне передатчика в три киловатта, излучающего электромагнитные колебания низкой частоты, происходит усиленная ионизация атмосферы. При отрицательном заряде земли положительные ионы полностью поглощаются землей. Отрицательные ионы воздуха восходят к верхним слоям атмосферы, где частицы воздуха заряжены положительно. Восходящие вверх ионы произведут поляризацию положительно заряженных молекул в воздухе и осаждение влаги из воздуха. Вот в чем секрет «дождевых» антенн. Понятно? Для всех Кара-Кумов понадобится десять — двенадцать установок. Мне надо проверить расчеты, вы понимаете? Ведь надо же? Я готов любой ценой купить сейчас жизнь. Пусть расстреляют, пусть что угодно, но после.
Пустыня, жар, песок, оранжевый качающийся воздух.
— Пейте!
— Нет. Мы не будем, — говорят пленные.
Один за другим сипло и жалко загораются маленькие костры. Муса начинает песню, слышанную в песках. Это новая песня, ее никто не знает, он поет ее несколько раз. Когда он кончает, и все хвалят его, песнь вдруг сама начинается в стороне, сама, без Мусы. Все вскакивают в страшном испуге.
— Ах, шайтан ее возьми, это русская поет женщина!
Евгения повторяет афганскую песню легкими и сухими, как старый туйдук, губами.
То, что фокусом считал Манасеин, чудом посчитали магзумовы люди и тут же стали говорить со своим курбаши о судьбе русских.
Александр Платонович захотел пить и понял, что надвигается солнце. Он открыл глаза, как железные шторы, и сразу услышал крики Ахундова.
— Ушли, — кричал он. — Басмачи ушли! Давайте пить воду, они ушли.
Максимова не было. Адорина подвели и положили у самой воды, В сером воздухе пустыни рана его затягивалась торопливым узлом. Басмачи бросили пленных из-за безводья, они экономили воду и захватили с собой лишь техника, который находил подземную влагу.
Теперь, когда басмачей не было, все долго пили, отдыхали и пили еще, и только потом спохватились о времени.
В тот день они прошли на оставленных конях до новой стоянки Магзума.
Но воды здесь было уже меньше, и люди получили половину того, что хотели.
На утро пошли дальше, и никто не спросил, куда и зачем они уходят на север за басмачами.
И к вечеру — была яма. Нефес соскочил и сказал:
— Максимов.
Воды не было, яма была сухая и еще тепел местами, еще мягок труп Максимова. Глаза его пытались выкарабкаться из орбит, чтобы не умереть вместе с телом.
— Отпустить лошадей, — приказал Манасеин.
Тут впервые он понял нелепость — зачем же итти им вслед басмачам, когда помощь должна быть с юга? Зачем они шли на север? Он даже вздрогнул от неясного и позорного предположения.
— Разогнать коней, — еще раз сказал он.
Кони не уходили и легли, как собаки, вокруг людей.
Собралась низкая и серая туча. Лошади поднялись на ноги. Туча шла, сгибаясь под собственной тяжестью, но взнеслась кверху, порвалась и, посветлев, рассосалась в небе.