В случае значительного неурожая хлеба обесценение большинства товаров (включая труд) и вытекающий отсюда кризис нельзя, стало быть, приписать вывозу золота как первичной причине, так как обесценение и кризис имели бы место и в том случае, если бы отечественное золото совсем не вывозилось из страны, а хлеб совсем не ввозился бы из-за границы. Кризис сводится здесь просто к закону спроса и предложения, который, как известно, в сфере предметов первой необходимости — рассматривая дело в масштабе нации, — действует несравненно резче и сильнее, нежели во всех остальных сферах. Не вывоз золота — причина хлебного кризиса, а хлебный кризис — причина вывоза золота.
Если рассматривать золото и серебро сами по себе, то можно утверждать, что лишь в двух направлениях они влияют, со своей стороны, на кризис и усиливают его симптомы: 1) поскольку вывоз золота был бы затруднен в силу условий металлического покрытия, которыми связаны банки; поскольку те меры, которые банк поэтому принимает против этого вывоза золота, отрицательно влияют, в свою очередь, на обращение внутри страны; 2) поскольку вывоз золота становится необходимым потому, что другие нации согласны принимать капитал лишь в форме золота, а не в какой-либо иной форме.
Затруднение № 2 может оставаться в силе даже тогда, когда затруднение № 1 устранено. Английский банк испытывал подобное затруднение именно в тот период, когда он получил законное право на выпуск необратимых банкнот. Банкноты обесценились по сравнению с золотом в слитках, но упала также и монетная цена золота по сравнению с ценой золота в слитках. По отношению к банкнотам золото стало товаром особого рода. Можно сказать, что банкнота оставалась еще постольку зависимой от золота, поскольку она номинально представляла определенное количество золота, которое за нее фактически нельзя было получить. Золото оставалось ее наименователем, хотя ее уже нельзя было по закону обменять в банке на это количество золота.
Не подлежит никакому сомнению (?) (это должно быть исследовано в дальнейшем и не относится непосредственно к рассматриваемому вопросу), что пока бумажные деньги получают свое наименование от золота (т. е., например, банкнота в 5 фунтов стерлингов есть бумажный представитель 5 соверенов ), обратимость банкноты в золото остается для нее экономическим законом, существует ли этот закон политически или нет. Банкноты Английского банка и в период 1799—1819 гг. продолжали утверждать, что они представляют стоимость определенного количества золота. Как же иначе проверить это утверждение, если не путем констатации того факта, что банкнота действительно распоряжается таким-то количеством золота в слитках? С того момента, как за банкноту в 5 фунтов стерлингов уже нельзя было получить стоимость в слитке, равную 5 соверенам, банкнота была обесценена несмотря на свою необратимость по закону. Равенство стоимости банкноты и стоимости определенного количества золота, объявленное в ее наименовании, тотчас же вступало в противоречие с фактическим неравенством между банкнотой и золотом.
Таким образом, спор среди англичан, сохраняющих золото в качестве наименователя банкноты, в сущности вращается не вокруг обратимости банкноты в золото, — эта обратимость выражает на практике лишь то равенство, которое теоретически объявлено в наименовании банкноты, — а вокруг того, как обеспечить эту обратимость: обеспечивается ли она путем установленных для банка законодательных ограничений или же ее следует предоставить самой себе. Сторонники последнего взгляда утверждают, что в эмиссионном банке, дающем ссуды под векселя, банкноты которого имеют, стало быть, обеспеченный возврат, эта обратимость в среднем гарантирована и что их противники все равно никогда не добиваются чего-либо большего, чем эта средняя обеспеченность. Последнее — факт. Этим средним уровнем, между прочим, вообще не приходится пренебрегать; средние вычисления так же должны составлять основу банков, как и всех страховых учреждений и т. д. Этой точки зрения придерживаются прежде всего шотландские банки, которые справедливо приводятся в качестве образца.
Строгие буллионисты , со своей стороны, говорят, что они принимают [1—9] обратимость всерьез, что именно обязанность банка обменивать банкноту на золото сохраняет ее обратимой, что необходимость этой обратимости дана самим наименованием банкноты и образует барьер против чрезмерной эмиссии, что их противники являются всего лишь мнимыми сторонниками необратимости. Между этими двумя направлениями существуют различные промежуточные оттенки, множество мелких «разновидностей».
Наконец, защитники необратимости, решительные антибуллионисты, сами того не зная, являются всего лишь мнимыми сторонниками необратимости точно так же, как их противники — всего лишь мнимыми сторонниками обратимости; ибо антибуллионисты сохраняют наименование банкноты, т. е. делают мерой полноценности своих банкнот практическое приравнивание банкноты определенного наименования к определенному количеству золота.
В Пруссии существуют бумажные деньги с принудительным курсом. (Обратный приток их обеспечен постольку, поскольку известная доля налогов должна быть уплачена бумажками.) Эти бумажные талеры не являются чеками на серебро, они по закону не обмениваются ни одним банком на серебро и т. д. Они выдаются не коммерческим банком при учете векселей, а правительством, которое оплачивает ими свои расходы. Однако их наименование выражено в серебре. Бумажный талер своим наименованием утверждает, что он представляет ту же стоимость, что и серебряный талер. Если бы основательно поколебалось доверие к правительству или же если бы бумажные деньги были выпущены в больших количествах, нежели требуется для потребностей обращения, то на практике бумажный талер перестал бы стоять на одном уровне с серебряным талером и был бы обесценен, ибо он упал бы ниже той стоимости, которая показана в его наименовании. Он обесценился бы и без наступления вышеназванных обстоятельств, если бы особая потребность в серебре, например для вывоза, поставила бы серебро в привилегированное положение по сравнению с бумажным талером.
Итак, обратимость в золото и серебро на практике является мерой стоимости всяких бумажных денег, получающих свое наименование от золота или серебра, независимо от того, будут ли бумажные деньги обратимыми по закону или нет. Та или иная номинальная стоимость — это всего лишь тень, сопровождающая то, тенью чего она является; совпадают ли они друг с другом или не совпадают, должна показать их действительная обратимость (обмениваемость). Падение реальной стоимости ниже номинальной стоимости есть обесценение. Действительное параллельное движение, взаимообмениваемость есть обратимость. При необратимых банкнотах обратимость обнаруживается не в кассе банка, а в повседневном обмене между бумажными деньгами и металлическими деньгами, наименование которых они носят. Обратимость свободно обмениваемых банкнот по сути дела ставится под угрозу уже тогда, когда она удостоверяется не повседневным обменом во всех частях страны, а посредством больших специальных экспериментов, организуемых у кассы банка.
В Шотландии бумажные деньги в деревне даже предпочитаются металлическим. Шотландия до 1845 г., когда ей был навязан английский закон 1844 г. , конечно, переживала все английские социальные кризисы, а некоторые кризисы — даже в более сильной степени, так как «очистка» земли проводилась здесь более беззастенчиво. Тем не менее Шотландия не знала ни собственно денежных кризисов (то, что в виде исключения некоторые банки обанкротились, так как они легкомысленно предоставляли кредиты, сюда не относится), ни обесценения банкнот, ни жалоб, ни расследований того, достаточна ли масса обращающихся денег или нет и т. д.
Пример Шотландии важен здесь потому, что он показывает, каким образом денежная система может быть полностью урегулирована на нынешней основе — с устранением всех тех зол, на которые жалуется Даримон, — без ликвидации нынешней социальной основы и притом даже в том случае, если присущие этой социальной основе противоречия, антагонизмы, противоположность классов и т. д. одновременно с этим достигают еще более высокой степени, чем в какой-либо другой стране мира.