Когда подобный способ понимания выдвигается не в его историческом значении, а используется полемически для опровержения более развитых экономических отношений, при которых индивиды выступают уже не только как обменивающиеся или как покупатели и продавцы, но и как люди, находящиеся в определенных отношениях друг к другу и уже не фигурирующие все без различия в одной и той же определенности, — то это все равно, как если бы кто-нибудь захотел утверждать, что не существует никакого различия, а тем более противоположности и противоречия между природными телами, потому что они, будучи взяты, например, в определении тяжести, все имеют тяжесть и потому одинаковы; или одинаковы потому, что все они существуют в пространстве трех измерений. Саму меновую стоимость здесь также фиксируют в ее простой определенности, в противовес ее более развитым антагонистическим формам. Будучи рассматриваемы в ходе развития науки, эти абстрактные определения как раз выступают первыми и наиболее скудными, как это отчасти с ними бывает и в истории; более развитое выступает как более позднее. В существующем буржуазном обществе, взятом в его совокупности, это полагание товаров в качестве цен, их обращение и т. д. выступают как поверхностный процесс, между тем как в глубине, под ним, протекают совершенно иные процессы, в которых эти кажущиеся равенство и свобода индивидов исчезают.
С одной стороны, забывают, что предполагание меновой стоимости в качестве объективной основы всей производственной системы в целом с самого начала уже заключает в себе принуждение индивида; что его непосредственный продукт не есть продукт для него, а становится таковым лишь в общественном процессе и вынужден принимать эту всеобщую и все же внешнюю форму; что индивид теперь только и существует как производитель меновой стоимости (тем самым уже дано полное отрицание его природного существования: индивид, стало быть, целиком определен обществом); что эта предпосылка предполагает, далее, разделение труда и т. д., где индивид поставлен уже в иные отношения, чем отношения просто обменивающихся, и т. д. Забывают, следовательно, что предполагание меновой стоимости не только никоим образом не вытекает ни из воли, ни из непосредственной природы индивида, но является исторической предпосылкой и уже полагает наличие индивида как индивида, определяемого обществом.
С другой стороны, забывают, что те более высокие формы, в которых теперь существуют обмен и реализующиеся в нем производственные связи, отнюдь не застревают на этой простой определенности, где самое высшее различие, до которого доходит дело, является формальным, а потому и безразличным.
Наконец, не замечают того, что уже в простом определении меновой стоимости и денег в скрытом виде содержится противоположность заработной платы и капитала и т. д. Таким образом, вся эта премудрость [буржуазных апологетов] сводится к тому, чтобы застрять на простейших экономических отношениях, которые, будучи взяты самостоятельно, представляют собой чистые абстракции, а в реальной действительности, напротив, опосредствуются глубочайшими противоположностями и отображают только ту сторону действительности, в которой выражение этих противоположностей затушевано.
Вместе с тем здесь обнаруживается также глупость тех социалистов (в особенности французских, которые хотят доказать, будто социализм представляет собой осуществление идей буржуазного общества, провозглашенных французской революцией), которые доказывают, что обмен, меновая стоимость и т. д. первоначально (во времени) или по своему понятию (в их адекватной форме) представляют собой систему всеобщей свободы и всеобщего равенства, но были искажены посредством денег, капитала и т. д. Или же они утверждают, что история до сих пор делала лишь неудачные попытки осуществить свободу и равенство соответствующим их истинной природе образом, а вот теперь они, как например Прудон, открыли именно то, что нужно, благодаря чему подлинная история этих отношений должна быть поставлена на место их ложной истории. На это им следует ответить, что меновая стоимость или, при более детальном рассмотрении вопроса, система денежных отношений действительно является системой равенства и свободы, а то, что при более детальном развитии этой системы противодействует равенству и свободе и нарушает их, представляет собой нарушения, имманентные этой системе: это как раз и есть осуществление равенства и свободы, оказывающихся на деле неравенством и несвободой. Пожелание, чтобы меновая стоимость не развивалась в капитал или чтобы труд, производящий меновую стоимость, не развивался в наемный труд, столь же благонамеренно, сколь и глупо. От буржуазных апологетов указанных господ отличает, с одной стороны, ощущение противоречий, которые заключает в себе эта система; с другой стороны — утопизм, непонимание необходимого различия между реальной и идеальной структурой буржуазного общества и вытекающее отсюда желание предпринять совершенно излишнее дело: реализовать теперь само идеальное выражение, которое на деле является всего лишь поверхностным изображением этой реальности.
[II—12] Пошлая аргументация, выдвигаемая против этих социалистов со стороны выродившейся новейшей политической экономии , которая доказывает, что экономические отношения всюду выражают одни и те же простые определения, а потому и всюду выражают равенство и свободу, входящие в простое определение обмена меновых стоимостей, — целиком и полностью сводится к детской абстракции. Например, отношение капитала и процента сводится ею к обмену меновых стоимостей. Итак, позаимствовав сначала из обыденного опыта то положение, что меновая стоимость существует не только в этой простой определенности, но также и в существенно отличной определенности капитала, указанная политическая экономия сводит затем капитал снова к простому понятию меновой стоимости, а процент, в котором уже выражено определенное отношение капитала как такового, она также вырывает из этой определенности и отождествляет с меновой стоимостью; она абстрагируется от всего капиталистического отношения в его специфической определенности и возвращается назад к неразвитому отношению обмена товара на товар. Раз я абстрагируюсь от всего того, что отличает конкретное от его абстракции, то, разумеется, конкретное превращается в абстракцию и ничем от нее не отличается. Тем самым все экономические категории, представляют собой лишь иные и еще раз иные названия для всё одного и того же отношения, и эта грубая неспособность улавливать реальные различия выдается затем за выражение чистого common sense как такового. «Экономические гармонии» г-на Бастиа и сводятся аи fond к тому, что существует одно-единственное экономическое отношение, принимающее различные наименования, или что имеет место различие только в названиях. Сведение это не является научным хотя бы даже формально, когда все сводилось бы к некоторому действительному экономическому отношению путем отбрасывания того различия, в котором заключается развитие; нет, здесь отбрасывают то одну, то другую сторону, чтобы то с одной, то с другой стороны сконструировать некое тождество.
Например, по Бастиа, заработная плата есть оплата услуги, оказываемой одним индивидом другому. (Экономическая форма как таковая здесь, как уже было отмечено выше, отброшена.) Прибыль, по Бастиа, тоже есть оплата услуги, оказываемой одним индивидом другому. Значит, заработная плата и прибыль тождественны, и если первую оплату называют заработной платой, а вторую — прибылью, то, прежде всего, это нечеткость речи. Далее рассматриваются прибыль и процент. В прибыли, по Бастиа, оплата услуги подвержена игре случая, в проценте она фиксирована. Стало быть, так как в заработной плате, говоря относительно, оплата услуги фиксирована, тогда как в прибыли, в противоположность труду, она подвержена игре случая, то отношение между процентом и прибылью то же самое, что и между заработной платой и прибылью, а это, как мы видели, представляет собой обмен эквивалентов. Противники этой пошлятины (получающейся оттого, что ее авторы в тех случаях, когда в экономических отношениях выражена противоположность, возвращаются от этих отношений к таким отношениям, в которых эта противоположность заложена еще только в скрытом виде и затушевана) ловят ее проповедников на слове и доказывают, что, например, капитал и процент — это не просто обмен, так как капитал не замещается здесь эквивалентом, но после того как владелец капитала 20 раз съел этот эквивалент в форме процента, он все еще сохраняет его в форме капитала и может снова обменять его на 20 новых эквивалентов. Отсюда нудный спор, в котором одна сторона утверждает, что между развитой и неразвитой меновой стоимостью нет никакой разницы, а другая — что, к сожалению, эта разница существует, но по справедливости не должна была бы существовать.