Всякий капитал у Прудона есть «установившаяся стоимость». Деньги же — «наиболее установившаяся стоимость», стоимость, установившаяся в наивысшей степени. Это означает, стало быть, следующее. 1) Продукт становится капиталом в силу того, что он становится стоимостью. Другими словами, капитал есть не что иное, как простая стоимость. Между ними нет никакой разницы. Поэтому Прудон попеременно говорит один раз о товаре (о натуральной стороне товара, выраженного в качестве продукта), другой раз о стоимости или, скорее, о цене, ибо он подразумевает акт купли и продажи. 2) Так как деньги являются завершенной формой стоимости в том виде, в каком стоимость существует в простом обращении, то они и оказываются у Прудона истинной «установившейся стоимостью».)
*
Переход от простой меновой стоимости и ее обращения к капиталу может быть формулирован также и следующим образом. В обращении меновая стоимость выступает двояко: один раз как товар, другой раз как деньги. Когда она находится в одном определении, то она не находится в другом. Это относится ко всякому особенному товару. Но совокупность обращения, рассматриваемого в целом, состоит в том, что одна и та же меновая стоимость, меновая стоимость как субъект, один раз полагает себя как товар, другой раз как деньги и является движением, заключающимся именно в том, чтобы полагать себя в этих двух определениях и в каждом из них сохранять себя как противоположность этого определения — в товаре сохранять себя как деньги, в деньгах сохранять себя как товар. Хотя это an sich и имеет место в простом обращении, однако не положено в нем. Меновая стоимость, положенная как единство товара и денег, есть капитал, а само это полагание выступает как обращение капитала. (Обращение, которое, однако, представляет собой спиральную линию, расширяющуюся кривую, а не простую окружность.)
Проанализируем прежде всего те простые определения, которые содержатся в отношении между капиталом и трудом, чтобы таким путем найти внутреннюю связь как этих простых определений, так и их более развитых форм с тем, что существовало раньше.
[II—19] Первая предпосылка заключается в том, что капитал на одной стороне и труд — на другой противостоят друг другу как две самостоятельные, следовательно, также и как чуждые друг другу фигуры. Труд, противостоящий капиталу, есть чужой труд, а капитал, противостоящий труду, — чужой капитал. Противостоящие здесь друг другу крайности специфически между собой различны. В первом полагании простой меновой стоимости труд был определен так, что его продукт не представлял для работника непосредственной потребительной стоимости, не являлся для него прямым средством существования. Это было общим условием созидания меновой стоимости и обмена вообще. Иначе работник производил бы только продукт — непосредственную потребительную стоимость для себя, — но не меновую стоимость. Однако эта меновая стоимость была материализована в продукте, который как таковой имел потребительную стоимость для других и как таковой был предметом их потребностей. Между тем та потребительная стоимость, которую рабочий может предложить капиталу, которую он таким образом вообще может предложить другим людям, не материализована в продукте, вообще не существует вне рабочего, следовательно, существует не действительно, а лишь в возможности, как его способность. Эта потребительная стоимость становится действительностью только тогда, когда она возбуждается капиталом, приводится им в движение, ибо деятельность без предмета есть ничто или в лучшем случае есть мыслительная деятельность, о которой здесь речь не идет. Как только эта потребительная стоимость получает движение от капитала, она становится определенной производительной деятельностью рабочего; это есть сама его жизнедеятельность, направленная на определенную цель, а потому выявляющаяся в определенной форме.
В отношении между капиталом и трудом меновая стоимость и потребительная стоимость поставлены в такое соотношение друг с другом, что одна сторона (капитал) противостоит другой прежде всего как меновая стоимость , а другая сторона (труд) противостоит капиталу прежде всего как потребительная стоимость. В простом обращении каждый из товаров можно попеременно рассматривать в том или в другом определении. В обоих случаях, если товар берется в качестве товара как такового, он выходит из обращения в качестве предмета потребности и оказывается совершенно вне экономического отношения. Если же товар фиксируется как меновая стоимость — как деньги, — он стремится к той же бесформенности, но к бесформенности, лежащей внутри экономического отношения. Во всяком случае, товары в меновом отношении (в простом обращении) представляют интерес лишь постольку, поскольку они обладают меновой стоимостью; с другой стороны, их меновая стоимость имеет лишь преходящий интерес, поскольку она снимает всего лишь односторонность — пригодность, потребительную стоимость, связанную только с определенным индивидом и потому существующую непосредственно для него, — а не саму эту потребительную стоимость; последнюю она, наоборот, полагает и опосредствует как потребительную стоимость для других и т. д. Но когда меновая стоимость как таковая фиксируется в деньгах, потребительная стоимость противостоит ей уже только как абстрактный хаос; и именно в результате отделения от своей субстанции она возвращается в себя и устремляется прочь из сферы простой меновой стоимости, высшим движением которой является простое обращение и высшим завершением которой являются деньги. Внутри же самой сферы простой меновой стоимости разница [между товаром и деньгами] фактически существует лишь как поверхностное различие, как чисто формальное разграничение. Сами деньги в своей наивысшей фиксированности опять представляют собой товар и как таковой отличаются от других товаров лишь тем, что более совершенным образом выражают меновую стоимость, но именно поэтому в форме монеты [II—20] теряют меновую стоимость как свое имманентное определение и становятся только потребительной стоимостью, хотя и потребительной стоимостью для установления цен товаров и т. д. Здесь мы имеем еще непосредственное совпадение и столь же непосредственное расхождение обоих определений. Там, где они обособляются, приобретая самостоятельность друг против друга, получается следующее: если это обособление носит положительный характер, как это имеет место в товаре, становящемся предметом потребления, то соответствующее определение перестает быть моментом экономического процесса; если же обособление носит отрицательный характер, как это имеет место в деньгах, то соответствующее определение превращается в безумие — в безумие, являющееся, правда, моментом политической экономии и фактором, определяющим практическую жизнь народов.
Как мы уже видели, нельзя сказать, что в простом обращении меновая стоимость себя реализует. Но происходит это потому, что потребительная стоимость противостоит ей не как таковая, не как определенная ею же самой потребительная стоимость, потребительная же стоимость как таковая не находится в отношении к меновой стоимости, а только потому становится определенной меновой стоимостью, что общее свойство потребительных стоимостей — быть рабочим временем — накладывается на них как внешний масштаб. Их единство еще непосредственно распадается, а их различие находится еще непосредственно в единстве. Теперь должно быть положено, что потребительная стоимость становится таковой через посредство меновой стоимости и что меновая стоимость сама опосредствует себя потребительной стоимостью. В денежном обращении мы имели только различные формы меновой стоимости (цена товара — деньги) или только различные потребительные стоимости (Т — Т), для которых деньги, меновая стоимость, были только мимолетным опосредствованием. Действительное отношение между меновой стоимостью и потребительной стоимостью не имело места. Поэтому товар как таковой — его особенность — и представляет собой безразличное, лишь случайное и в самом общем виде представляемое содержание, лежащее вне экономического соотношения форм; или экономическое соотношение форм есть лишь поверхностная форма, формальное определение, область которого не распространяется на действительную субстанцию и которое никак не относится к этой субстанции как таковой; поэтому, если это определение формы как таковое удерживают в виде денег, то оно незаметно превращается в безразличный натуральный продукт, в металл, в котором погашена всякая связь как с индивидом, так и с общением между индивидами. Металл как таковой, разумеется, не выражает никаких социальных отношений; в нем погашена также и монетная форма, последний жизненный признак его социального значения.