Впрочем, г-н Флотвель признает, что все реформы исходили от самих поляков. А о том, что величайшие благодеяния прусского правительства состояли в извлечении значительных рент, взыскании высоких налогов и в использовании молодежи для прусской военной службы, — об этом г-н Флотвель умалчивает точно также, как и г-н Зенф.
Короче говоря, все благодеяния прусского правительства сводятся к тому, чтобы пристроить в Познани прусских унтер-офицеров, будь то в качестве экзерцирмейстеров, учителей, жандармов или сборщиков налогов.
Мы не можем заниматься подробным разбором других неосновательных подозрений относительно поляков, а также лживых статистических данных г-на Зенфа. Ясно, г-н Зенф говорит с единственной целью — вызвать ненависть Собрания к полякам.
За ним следует г-н Роберт Блюм. Он, по обыкновению, произносит так называемую солидную речь, т. е. речь, которая содержит больше чувства, чем аргументов, и больше декламации, чем чувства, и которая, впрочем, как упражнение в декламации, производит, признаться, не больший эффект, чем «современное миросозерцание» г-на Гёдена из Кротошина. Польша — вал против северного варварства… если у поляков есть пороки, то это вина их угнетателей… старый Гагерн называет раздел Польши кошмаром, который тяготеет над нашей эпохой… поляки горячо любят свою родину, и нам не мешало бы брать с них пример… опасности, угрожающие со стороны России… А если бы в Париже победила красная республика и захотела силой оружия освободить Польшу, что было бы тогда, господа?.. Будем беспристрастными и т. д. и т. д.
Нам жаль г-на Блюма, но если снять со всех этих прекрасных рассуждений декламаторскую мишуру, то не останется ничего, кроме самой тривиальной болтовни, пусть даже — охотно допускаем это — болтовни широкого размаха и высокого мастерства. Даже когда г-н Блюм утверждает, что по отношению к Шлезвигу, Богемии, итальянскому Тиролю, русским прибалтийским провинциям и Эльзасу Национальное собрание, если оно хочет быть последовательным, должно было бы применить те же принципы, что и по отношению к Познани, то это такой довод, который является правомерным только в противовес бессмысленной националистической лжи и удобной непоследовательности большинства. И если он утверждает, что Германия могла бы достойным образом вести переговоры о Познани лишь с уже существующей Польшей, то мы не станем отрицать этого, но все же должны заметить, что этот единственный удачный довод в его речи уже сотни раз и гораздо лучше был развит самими поляками, тогда как в устах г-на Блюма он является тупой риторической стрелой, которая «со всей умеренностью и щадящей мягкостью» была понапрасну пущена в окаменевшую грудь большинства.
Г-н Блюм прав, говоря, что шрапнель — не довод, но он не прав — и знает это сам, — когда беспристрастно становится на более высокую «умеренную» точку зрения. Если г-н Блюм не мог уяснить себе сущность польского вопроса, то это его собственная вина. Но совсем скверно, что г-н Блюм 1) надеется добиться от большинства, чтобы оно потребовало хотя бы только отчета от центральной власти, и 2) что он рассчитывает выиграть хоть самую малость с помощью отчета тех министров центральной власти, которые 6 августа столь позорно склонились перед прусскими стремлениями к верховенству[202]. Если хочешь сидеть на «крайней левой», то первым делом надо отбросить в сторону всякую щадящую мягкость и отказаться от надежды добиться от большинства чего-нибудь, хотя бы самого пустяка.