— Все совершенно ясно, Треджеллис, — сказал сэр Беркли Крейвен, один из тех, кого мы раньше застали в зале. — Кто-то подошел и постучал к нему в окно. Вот, смотрите, тут и тут следы маленьких башмаков — носками к дому, а вон там они уходят прочь. Женщина пришла, позвала, и Джим пошел за ней.
— Без сомнения, это так, — сказал дядя. — Нельзя терять ни минуты. Надо разделиться и искать его повсюду, пока не нападем на след.
— Кроме как по этой тропинке, из сада не выбраться, — сказал хозяин и повел нас за собой. — Она выходит на аллейку, а та в одну сторону ведет на задворки, к конюшне, а в другую сторону — прямо на перекресток.
Неожиданно впереди вспыхнуло ярко-желтое пятно света, и со двора неторопливо вышел конюх с фонарем в руках.
— Кто там? — крикнул хозяин.
— Это я, Билл Шиддс.
— Давно здесь ходишь?
— Да почитай уж целый час кручусь, хозяин. Конюшня полным-полна, больше ни единой лошади не втиснешь. И корм-то им не знаю как задать, шагу ступить некуда — теснотища.
— Слушай, Билл, да смотри отвечай подумавши, не ошибись, а то как бы тебе не лишиться места… Так вот, не видал ты, проходил кто по этой дорожке?
— Да вот незадолго до вас околачивался тут малый и кроличьей шапке. Я спросил, чего ему надо, — не понравился он мне, шляется без дела да в окна заглядывает. Поднял я фонарь, да он враз и пригнулся, так лица я не разглядел, только сам он рыжий, это уж верно, хоть под присягой скажу.
Я быстро глянул на дядю и заметил, что он помрачнел пуще прежнего.
— И куда этот рыжий девался? — спросил он.
— Поплелся прочь, сэр, и уж больше не показывался.
— А еще ты никого не видал? Не проходили тут двое — мужчина и женщина?
— Нет, сэр.
— И не было слышно ничего необычного?
— А верно, сэр, теперь вроде припоминаю, слыхал кой-что, да враз ведь не сообразишь, столько народу из Лондона понаехало…
— Что же ты слышал? — в нетерпении вскричал дядя.
— Да вот, сэр, в сторонке вроде как крикнул кто — то ли от боли, то ли с испугу. А мне и ни к чему, думал, может, подрались какие молодчики, только и всего.
— А в какой стороне кричали?
— Вон там, на проселке.
— Далеко?
— Да нет, сэр, шагов за триста отсюда, не больше.
— Только раз крикнули и все?
— Видите ли, сэр, завопили-то эдак пронзительно, а потом слышу, кто-то погнал по дороге лошадей во всю мочь. Я еще удивился: вот, думаю, чудак, в Кроли эдакое событие, все к нам съезжаются, а он прочь покатил.
Дядя выхватил у конюха из рук фонарь и пошел впереди всех по тропинке. Тропинка выводила прямо на проселок. Дядя ускорил шаг, но ему недолго пришлось искать — через минуту яркий свет фонаря осветил нечто такое, при виде чего я невольно охнул, а Белчер яростно выругался. По белой пыли тянулась алая полоска, а рядом с этим зловещим следом валялось небольшое, но смертоносное оружие, которое утром описал нам Уорр, — короткая дубинка, налитая свинцом.
Глава 16
НА КРОЛИЙСКИХ ХОЛМАХ
Всю эту долгую томительную ночь мы с дядей, Белчер, Беркли Крейвен и еще человек десять съехавшихся в Кроли аристократов обшаривали округу в поисках Джима, но, если не считать зловещей находки на дороге, не обнаружили никаких следов, по которым можно было бы догадаться, какая судьба его постигла. Никто не видел Джима и ничего о нем не слышал; тот одинокий вопль в ночи, о котором нам поведал конюх, был единственным вестником разыгравшейся трагедии. По двое, по трое мы рыскали во всех направлениях, доходили даже до Ист-Гринстеда и Блетчингли; и солнце стояло уже высоко в небе, когда мы, усталые, с тяжестью на сердце, вновь собрались в Кроли. Дядя сам съездил в Рейгет, надеясь что-нибудь там разузнать; возвратился он только в восьмом часу, и по лицу его мы тотчас поняли, что новости неутешительные, а ему, без сомнения, то же самое сказали наши лица.
Мистер Беркли Крейвен, человек рассудительный и в делах спортивных умудренный опытом, пригласил нас позавтракать, и за этой невеселой трапезой мы стали держать совет. Белчер, взбешенный тем, что все его труды пошли прахом, разразился страшными угрозами по адресу Беркса и его сообщников — пусть они только ему попадутся… Дядя сидел в мрачной задумчивости, к еде не прикасался и только барабанил пальцами по столу, а у меня лежал камень на сердце, и при мысли, что я не в силах помочь другу, мне хотелось закрыть лицо руками и разрыдаться. Мистер Крейвен, человек весьма светский, единственный из всех нас, казалось, не утратил ни аппетита, ни ясности мысли, и на его свежем, оживленном лице незаметно было никаких следов усталости.