– А вот и мой соавтор! – воскликнул Жарынин, указав дымящимся влажным мундштуком на вошедшего.
– Кокотов?! – Меделянский усмехнулся какому-то странному, только ему понятному совпадению.
– Ну да, Кокотов, прозаик прустовской школы! А разве я вам не говорил? – удивился игровод.
– Что прустовской – говорили, но фамилию не называли.
– Могли бы догадаться! – хохотнул Дмитрий Антонович. – Разве много у нас прозаиков прустовской школы?
– К сожалению, много, – вздохнул отец Змеюрика. – Ну, здравствуй, Андрей, – и осторожно, точно ожидая отпора, протянул руку.
– Здравствуйте, Гелий Захарович!
– Значит, ты теперь в кино подался?
– Да вот мы… с Дмитрием Антоновичем… пишем сценарий по моему «Гипсовому трубачу».
– Неплохая повестушка, читал, – отечески одобрил Меделянский.
– Он у нас не только сценарии писать успевает! – подмигнул режиссер.
Жарынин был слегка развязен, как человек, чей организм почти трезв, но окончательно алкоголем еще не покинут. Аркадий Петрович от этих слов покраснел и дернул головой, отгоняя ревнивые видения. Писодей же напустил на себя скромную многозначительность, подтверждая самые невероятные подозрения. Впрочем, он с тревогой подумал еще и о том, что ревнивец директор может сгоряча заглянуть в свои торсионные поля, узнать позорную правду и осрамить его на весь Дом ветеранов.
– Ну и что же вы тут еще успеваете? – спросил Меделянский.
– Мы за «Ипокренино» боремся! – потупившись, объяснил автор «Преданных объятий».
– И чего хотите?
– Справедливости…
– Справедливости? Хм. В России справедливость невозможна. Ее даже в Европе нет. Я вот прямо из Брюсселя. Слыхали, как они там все повернули?
– Читали. В «Артефактах недели», – кивнул Жарынин.
– Не любит нас Европа, – согласился Огуревич, с осуждением посмотрев почему-то на Кокотова.
– Европа не любит Россию, как уродливая коротышка – рослую красавицу! – изверг вместе с клубами дыма игровод.
– А если конкретнее? – поинтересовался Меделянский.
– Конкретнее? – насупился режиссер. – Про Ибрагимбыкова вы, надеюсь, слышали?
– В общих чертах… – поджал губы Гелий Захарович.
– Он оказался непростым парнем. Я его недооценил. Сюда приезжал Имоверов со съемочной группой…
– Ого! И сколько же это стоило? – вскинул седые брови создатель Змеюрика.
– Нисколько. Мой однокурсник – заместитель главного редактора. Помог по дружбе. Смонтировали роскошный сюжет про беззащитных стариков и наглого рейдера. Я сказал спич… неплохой, по-моему… – Жарынин сделал продуманную паузу, оставляя другим оценить его ораторский талант.
– Да, Дмитрий Антонович хорошо выступил! – подтвердил Огуревич.
– Особенно про тихую гавань талантов, – добавил Кокотов с сарказмом, тонким, как художественная резьба по рисовому зернышку.
– В общем, после такого сюжета просто бери и сажай, – подытожил игровод.
– Умный ход, – согласился Меделянский.
– Но Ибрагимбыков сработал на опережение. Он заплатил главному редактору, и тот вместо нашего сюжета пустил в эфир «джинсу» про доброго кавказского дядю, бескорыстно влюбленного в «Ипокренино». Заодно показали всей стране обвалившуюся штукатурку и сосиски размером с птичий пенис…
– Ну, вы уж скажете, – вяло возмутился директор.
– Не спорьте, Аркадий Петрович, хозяйство вы, прямо скажем, подзапустили. Я, конечно, понимаю: Сверхразум и все такое, но и на грешную землю надо хоть иногда спускаться, голубчик! – нестрого попенял ему Гелий Захарович.
– Но вы же знаете, – захныкал Огуревич, – после катастрофы с «чемадуриками» мы живем в долг. Старики с жилплощадью к нам почти не поступают. Корпоративные заезды из-за кризиса – редкость. Мемориальные скамейки почти не берут. Даже на ночь никто не останавливается – далековато от Москвы…
– Ой ли! – усмехнулся игровод.
– Ну, так… иногда… – потупился торсионный скиталец.
– Но вы же менеджер. Придумайте что-нибудь!
– Я и хотел за хорошие деньги гастарбайтеров во врачебные кабинеты и пустые номера заселить. По шесть таджиков в комнату. Но ветераны бунт подняли, собрали совет старейшин…
– Знаю, они мне телеграмму в Брюссель отбили.
– Правильно деды возмутились! – похвалил Жарынин. – Вы бы еще вьетнамцев сюда завезли. Они маленькие – их и по десять в комнату можно напихать.
– Почему сразу вьетнамцы?! – обиделся Огуревич.
– Ладно, с телевидением не получилось. Что вы еще предприняли? – глянув на часы, довольно строго спросил Меделянский.
– Вы к нам из Брюсселя с ревизией? – насупился игровод.