– Зачем? – пожал плечами Андрей Львович, отводя глаза от зеркального лезвия, сужавшегося до смертельной остроты.
– Затем, что Сен-Жон Перс сказал: «Женщина может полюбить до смерти лишь того, кто способен ее убить!» А вы, Кокотов, по моим наблюдениям, – просто амбивалентный мозгляк. Я не пойму, чем вы взяли Лапузину? Загадка…
– Может быть, я невероятный любовник! – усмехнулся автор «Сердца порока», мучительно соображая, чем отомстить за «мозгляка».
– Валентина вас хвалила, это верно, – смягчился Жарынин.
– Она на меня, кажется, обиделась? – словно невзначай спросил писодей.
– Обиделась? Ха-ха! Она в бешенстве! Молодая, интересная, горячая женщина по моей просьбе оказала вам внимание, рассчитывая на серьезные отношения, а вы буквально через день на глазах всего «Ипокренина» устроили афинскую ночь с другой!
– Я могу искупить.
– Каким же образом?
– Как в прошлый раз, – смущенно и чуть в нос выговорил писатель. – Наталья Павловна сегодня не приедет…
– Боже, вы буквально на глазах превращаетесь в мелкооптового развратника!
– А вы?
– Что – я?
– Знаете, как вас здесь называют за глаза?
– Как?
– «Салтан»! – поквитался за «мозгляка» Андрей Львович.
– И что в этом плохого? Они думают, у меня тут гарем.
– А разве нет?
– Да, но мой гарем – от слова «горе». Одинокие женщины, без вины обойденные счастьем, несут мне свою тоску – и получают утешение. Да, они знают, что я женат и Маргариту Ефимовну не оставлю. Но зато когда я здесь, в «Ипокренине», я принадлежу только им и никому более. Они это ценят. Вы думаете, дурашка, мне трудно отбить у вас Лапузину? В три хода.
– Так уж и в три?
– Хотите убедиться?
– Нет, – поспешил с ответом писодей. – Не хочу!
– То-то! Не бойтесь – я верен моим горемычицам! А искупить вину вы можете. Женитесь! Валентина чистоплотна, прекрасно готовит и будет вам верна, как всякая женщина, поскитавшаяся по неблагодарным мужским похотям. Помните у Межирова:
– У вас сегодня, Дмитрий Антонович, поэтическое, я смотрю, настроение! – не без ехидства заметил Кокотов.
– Есть немного. Но хватит, хватит о глупостях! У нас с вами много дел. Во-первых, мы должны спасти «Ипокренино». Во-вторых, придумать новый синопсис…
– Как?! – лишь губами возмутился Андрей Львович.
– Мы выиграем суд. С помощью старичков. И кажется, я знаю, как это сделать.
– Я… я… про друг-гое… – заикаясь от негодования, проговорил автор «Гипсового трубача». – Мы же все придумали. Вы сами говорили, что это – совершенство!
– Ах, вот вы о чем! Да, говорил. Но теперь, узнав, что эти негодяи использовали меня втемную, я стал другим человеком. Понимаете? У меня в лице ничего не изменилось?
– Нет, ничего… – тихо ответил Кокотов, добавив мысленно, что в такой отвратительной физиономии меняться нечему – мерзей уже некуда.
– Странно! Так вот: я не желаю снимать фильм про то, как кто-то хочет кого-то укокошить. Не хо-чу!
– А чего же вы хотите?
– Я хочу уйти в мистические глубины бытия. Понимаете? Я отвергаю подлую реальность. Мне нужна любовная мистерия! Ну что вы смотрите на меня, как еврей на непьющего русского? Да, любовная мистерия!
– Но ведь у нас в синопсисе есть хорошая любовная линия. Юлия и Борис…
– Линия? Да идите вы к черту с вашей линейной любовью! Мне нужны страсти по Лобачевскому. Дайте мне Лобачевского!
– Как это?
– Не знаю, как вам и объяснить… Вообразите звездолет, несущийся к планете Джи-Х‐2157-Б в созвездии Малого Пса. Космонавты – две молодые семейные пары. Их долго выбирали, проверяли, тестировали, адаптировали, рассчитывая, что они со временем дадут обильное дружное потомство, которое через много-много поколений по-хозяйски ступит на далекую твердь.
– Почему две пары?
– А вам нужен инцест?
– Мне?
– Ну не мне же! Это вы уже не способны дня прожить без эякуляции и домогаетесь Валентины.
– Вы меня не так поняли!
– Я вас понял! Не перебивайте! Корабль взлетает, ложится на курс – и тут-то все начинается. Вы думаете, на борт к ним проникают какие-нибудь зубастые солнечные полипы, мыслящая лунная пыль или соображающая космическая плесень?
– Почему плесень? – вздрогнул Кокотов.
– Ага, испугались! Нет и еще раз нет! Астронавты не сбиваются с курса, не терпят аварию, въехав бампером в астероид, не попадают из-за коварной темпоральной загогулины в далекое прошлое или отдаленное будущее. Конечно, заманчиво, чтобы герой постучался в отчее окно как раз в тот самый миг, когда родители, радостно пыхтя, его зачинают. Чертыхаясь, папаша вскакивает, открывает форточку, выглядывает – никого. Наш герой исчез навсегда. Это понятно: не мешай родителям. Как, ничего?