– Было! – мстительно оценил писодей.
– Правильно! У нас ничего этого и не будет! Они просто летят и летят. Но что такое межпланетный корабль? По сути, обыкновенная коммунальная квартира – только в космосе. Вы жили в коммуналке? Я жил. О, это действующая модель человечества, где есть все: и грязь быта, и пламя бытия. Рассеянный взгляд, перехваченный за завтраком, случайное касание рук, милая шутка при передаче тюбика с ореховым тортом, удачный комплимент, ответная улыбка, смущение – и все расчеты дипломированных космопсихосексологов летят к чертям, ибо на сцену врывается беззаконная комета Любви. Один из астронавтов замешкался на работе в открытом космосе, завозился с ремонтом солнечного паруса…
– Ив Дор…
– Что?
– Ив Дор, – тихо, но внятно повторил Кокотов.
– Ага, помните! – обрадовался Жарынин. – Да, именно – Ив Дор. Он чинит парус, а его жена Пат Сэлендж и друг Ген Сид тем временем склонились, голова к голове, над томиком Рубцова. Вы бы, конечно, воткнули своего зануду Бродского, его сейчас всюду втыкают. Но я вам не позволю. Ладно, пусть не Рубцов, могут обвинить в русопятстве. Заболоцкий! Согласны?
– Согласен. Но я читал что-то подобное, кажется, у Кларка. Да и у Кубрика было…
– Я же вам объяснял: «было» – твердят бездари, гении говорят: «Будет!» Придумайте что-нибудь новое! Давайте! Вы же у нас писатель!
– Нет, я не писатель. Я мозгляк. Я идиот, что связался с вами. Вы сами не знаете, чего хотите. Я еду домой. Тотчас!
– Вы еще скажите: стремглав!
– Немедленно!
– А как же Каннский фестиваль?
– К черту!
– А судьба «Ипокренина»?
– Плевать! Я акций не продавал.
– А как же Лапузина?
– Мы будем встречаться в Москве…
– Ой ли? Вы слишком надеетесь на этот курортный роман!
– Не ваше собачье дело!
– Видимо, разрыв неизбежен. Прощайте! Когда вечером вернется ваша бывшая жена, я сообщу ей, что соавтором вы оказались таким же никчемным, как и мужем.
– Я дам вам в морду! – Писодей вскочил, сжал кулак и, отведя в сторону для удара, пошел на игровода.
– Ну ладно, ладно, я вам верю. Не петушитесь!
– Вот тебе!
Жарынин уклонился и слегка ткнул соавтора кулаком под ребра. У того потемнело в глазах, ему показалось, что в комнате не стало воздуха, попытка вдохнуть окончилась болезненной неудачей…
– Ну-ну, только не умирайте! – Режиссер бережно усадил его на кровать. – Сначала выдохните! Нагнитесь! Сейчас пройдет. Вы разве никогда не дрались?
Не в силах ответить, Андрей Львович только помотал головой.
– Разве так замахиваются? Нет, вы не мозгляк! – Игровод посмотрел на него с печальной нежностью. – Вы – скала! Прежние соавторы убегали от меня гораздо раньше. Я ведь, друг мой, не зверь и понимаю: отказаться от выстраданного сюжета – это не котенка утопить. Это – утопить собственного ребенка. Слышите?
– Да-а-а… – наконец продышался писодей. – Спасибо-о…
– За что?
– За чуткость.
– Бросьте, благодарить будете в Каннах. Вы мне лучше скажите: где в это время находится Ал Пуг?
– Кто?
– Жена Ив Дора.
– Может, в оранжерее? – через силу предположил Кокотов.
К своему удивлению, он не чувствовал ненависти к драчливому режиссеру.
– Отлично! Прекрасная мысль! Умница! Я всегда считал, что детей и соавторов нужно изредка бить в воспитательных целях. Да, она в оранжерее, зарылась по локоть в свою гидропонику и выводит хрен со вкусом земляники. А томик Заболоцкого тем временем летит на пол, трещит суперсинтетика скафандров, не пробиваемая микроастероидами, но бессильная перед бурей молодых страстей. В иллюминаторе плывет Млечный Путь, корабль мчится к Малому Псу, а Ген Сид и Пат Сэлендж, забыв обо всем, падают в вечную бездну любви…
– …Тут входит с холода Ив Дор и спрашивает ключ четырнадцать на двенадцать, – ехидно присовокупил писодей. – Или Ал Пуг прибегает из оранжереи с секатором…
– Ну вот зачем, зачем вы это сказали? – помрачнел и как-то сразу обмяк Жарынин.
– Что я такого сказал?
– А-а-а… – Игровод махнул рукой, поморщился и, взяв с полочки черную, как антрацит, трубку, стал дрожащими пальцами набивать табак.
Его лысина вспотела от огорчения и собралась мучительными складками, какие бывают в минуты раскаяния у гладкошерстных собак после антигигиенического поступка. Некоторое время соавторы сидели молча, и с улицы был слышен грай ворон, шумно радующихся отлету интеллигентных теплолюбивых птиц за границу. Первым не выдержал Кокотов и повторил свой вопрос: