– А что я такого сказал?
Интонацией и кроем фразы он постарался дать понять, что какой бы неуместной ни вышла его реплика, по крайней мере, он никого не бил.
– Неужели вы думаете, только у вас есть семейные секреты, о которых больно вспоминать? – тяжело молвил Дмитрий Антонович. – Вы думаете, у этого «султана» вместо сердца – пламенный инжектор? Нет, не инжектор…
– Расскажете? – спросил в пространство Андрей Львович.
– Зачем?
– А вдруг это как-то поможет нам придумать новый синопсис.
– Вы же собирались в Москву! – Игровод глянул на соавтора, при этом один его глаз остался мутно-печальным, а второй уже загорелся хищным азартом.
– Ну, ради такого случая я задержусь…
– Ладно уж, слушайте! В восемьдесят шестом Горбачев снял с меня опалу, и я впервые попал на Запад. Мы полетели в Англию на международный фестиваль молодого кино «Вересковый мед»…
«Опять на кинофестиваль?» – остро, но безмолвно позавидовал Кокотов.
Глава 84
Мужелюбица и мужелюбница
– Представьте себе – опять! – словно прочел его мысли Жарынин. – В самолете мы, конечно, выпили виски, купленного в валютном магазине, и стали, как водится, спорить о мировом кино: Тарковский, Лелюш, Феллини, Куросава, Бергман…
– Погодите, вы мне это уже рассказывали!
– Разве? И до какого же места я дошел?
– До композитора, который выбрал свободу и теперь в Лондоне играет попурри из советских песен в ресторане «Борщ и слезы»… А еще вы поклялись, что выучите английский.
– Верно! Какая у вас все-таки память! В общем, вернувшись на Родину, я поспрашивал знакомых – и мне нашли учительницу английского языка. Ей было лет тридцать пять, выпускница ромгерма МГУ. Жила она, кстати, в элитном, как теперь говорят, доме с консьержкой, что по тем временам было такой же экзотикой, как сегодня охранник подъезда, одетый в железную кирасу и вооруженный алебардой. Звали ее… ну, допустим… Кира Карловна. Она, между прочим, приходилась внучкой одному из сталинских наркомов.
– А как она была, ничего?
– Смотря с кем сравнивать! Если с вашей Натальей Павловной, то и смотреть не на что: маленькая, худая, очкастая и такая вся духовная, что, глядя на нее, легко подумать, будто люди размножаются дуновением библиотечной пыли. В ее присутствии никаких желаний, кроме как «учиться, учиться и учиться», у меня не возникало. Она была образованна, начитана, не глупа, но и не умна. Впрочем, Сен-Жон Перс, которого вы почему-то не цените, справедливо заметил: «Мозг вмещает ум не чаще, чем объятия – любовь!»
– А сколько языков она знала? – уточнил Кокотов.
– Всего-то два. Но не в этом дело. В ее уме была та унылая правильность, какую часто обнаруживаешь у детей, унаследовавших профессию родителей. Наглядный пример – братья Михалковы. Никита, чье коммерческое православие меня раздражает, все равно, поверьте, стал бы актером, даже если бы родился в семье пьющего сапожника. А вот Андрон – совсем другое дело, и произойди он от бухгалтера, стал бы счетоводом – и никем иным. Ибо талант, коллега, половым путем не передается не только женам, что понятно, но, увы, частенько и детям. Талант – это озорной дар космоса, и русскую культуру погубят внуки лауреатов Сталинской премии.
– В моем роду писателей не было! – гордо сообщил автор дилогии «Отдаться и умереть».
– Это заметно. Но вернемся к Кире Карловне. Наши занятия шли своим чередом. Порой я ловил на себе ее пытливый взгляд, и мне казалось, я интересен ей не только как ученик, которому на удивление легко дается произношение. Однажды, когда мы проходили тему «В ресторане», я предложил обкатать топик в Доме кино, так сказать, в обстановке, максимально приближенной к застолью. Выпили вина, поговорили, конечно, о жизни. Оказалось, она была несколько лет в браке, потом муж ушел в горы и не вернулся. Вообще не вернулся или конкретно к ней – я уточнять не стал из деликатности. На обратном пути, когда я провожал ее домой, она поглядывала на меня с ласковой выжидательностью. В лифте мне показалось, Кира хочет, чтобы я ее поцеловал.
Ну, думаю, шалишь! Секс из сострадания – не мой профиль!
В прихожей она вдруг неловко поскользнулась на паркете и, сохраняя равновесие, повисла у меня на шее.
Нет уж! Как потом прикажете отвечать ей неправильные глаголы?
Но, собравшись уходить, я вдруг прочитал в глазах бедняжки такое отчаяние, такую вселенскую тоску, такое космическое одиночество… Знаете, если женское одиночество когда-нибудь научатся превращать в электрическую энергию, не понадобится больше никаких атомных станций!