Так нет же! Я выдал иностранной державе, что на этом стратегически важном объекте находятся два сломанных пожарных насоса и три расшатанных лестницы, что там есть склад, где лежит восемь килограммов овса и два дырявых соломенных матраца, и что все это охраняют две роты солдат и часовые с заряженными ружьями.
Да, все это я предательски сообщил Италии.
Угрызения совести не дают мне спать. Столь позорно изменив своему гражданству, совершив государственную измену, я считаю себя извергом человечества.
Я начертил также, где офицеры играют в теннис, и нарисовал карту, из которой можно понять, что будка, у которой стоит часовой, таит в себе не крепостное орудие, а писсуар, и что труба, мрачно обращенная на вас, — не жерло пушки, а просто труба для стока нечистот.
Если б я еще сделал это невольно, но ведь я поступил сознательно!
Эти сведения выпытал у меня во время прогулки по Петршину синьор Бамбино Витторе из Милана, который учил меня итальянским выражениям.
— Друг мой, — доверительно осведомился он, — а что там, за крепостными стенами?
Я посмотрел ему в глаза и, словно загипнотизированный его железной волей, рассказал все.
Рассказал о пороховом погребе без пороха, о двух сломанных пожарных насосах и трех расшатанных лестницах, о складе с двумя дырявыми соломенными матрацами и восемью килограммами овса. О том, как день за днем, год за годом все это охраняют солдаты с заряженными ружьями. Я нарисовал ему карту бастиона. И наконец… наконец я заявил, что бастион является ключом к фуникулеру и вышке.
— Зачем вы это записываете? — спросил я его, видя, что он делает какие-то пометки в записной книжке.
— Просто так, синьор, — ответил он и дьявольски усмехнулся.
На другой день я пришел к нему на урок, но его хозяйка сообщила, что синьор Бамбино Витторе внезапно уехал. Сердце у меня екнуло. Я вспомнил, как он странно вел себя, и почувствовал первые угрызения совести.
Через неделю я получил от него письмо из Милана, которое повергло меня в смятение, ибо в письме говорилось: «Grazzie molto, signore!» — «Премного благодарен, сударь!»
Через две недели, сидя в кафе, я прочел в «Трибуне», что работник итальянского генерального штаба Витторе Бамбино по возвращении из-за границы был назначен в военное министерство.
В последнее время ходят слухи о возможной войне между Австрией и Италией.
Что ж, дела Италии не так уж плохи! У Бамбино есть мои планы бастиона номер шесть на Небозизеке.
Италия владеет ключом к фуникулеру на Петршине, а мне остается, подобно Иуде, печально скитаться по Австрийской империи, пока меня не повесят.
Добросовестный цензор Свобода
На цензора Свободу опять накатило. Утром у него разболелись мозоли, и после полудня он принялся запрещать все без разбору. Наконец вечером начался дождь и лил весь день. И раз уж сама природа гневалась на чешские газеты, цензора Свободу подавно не отпускала «delirium confiscationicum canonicum» — болезненная страсть все запрещать.
Вникая в тайный смысл текста, он всюду находил покушение на общественный порядок и спокойствие, на религию — на все, что призван охранять цензорский карандаш.
И, памятуя о том, что его собственная фамилия — Свобода, ожесточенно черкал, черкал, черкал, черкал.
Черкал, черкал, черкал, черкал, сплевывал и черкал, черкал, черкал, и черкал, и черкал, и черкал, и снова… черкал и черкал…
Ведь за это черкание, черкание, черкание, черкание и еще раз черкание он получал шесть тысяч крон жалованья в год. Что ж, люди добывают средства к жизни всякими способами — честными и нечестными…
Это была страшная борьба с печатным текстом.
Он выбирал отдельные слова из целого номера и запрещал их. Брал подряд «но», «не», «нисколько» — и на все это налагал запрет: словно «но» наводит на всякие мысли об известных учреждениях, а «не» и «нисколько» представляют собой открытое нарушение спокойствия и порядка.
Покончив с текстом журналов, он перешел к объявлениям. Тут ему бросилось в глаза: «Покупайте трости фирмы Тулка!»
«Эге! — подумал он. — Знаю я вас, приятели! Трости, демонстрации…»
Он это объявление изъял.
Потом изъял объявление о сербской лотерее, а также объявление «Чешская первосортная мука́ победит», поскольку в нем содержался вызов по адресу других наций.
Дальше стояло: «Солдатик! Приходи нынче на вечеринку в «Каплуны».
Само собой разумеется, и это объявление подверглось запрету: ведь оно касалось армий.
Дальше взгляд его привлекло большое объявление:
САМЫЙ ДЕШЕВЫЙ КИРПИЧ