Говэн взял из рук Гешана подзорную трубу и поднес ее к глазам.
- Верно. Вот она. Правда, уже темнеет и плохо видно. Но охрану я вижу. Только знаете, Гешан, что-то людей больше, чем вы говорили.
- Да, что-то многовато.
- Они приблизительно за четверть лье отсюда.
- Лестница, командир, будет через четверть часа.
- Можно начинать штурм.
И в самом деле, по дороге двигалась повозка, но не та, которую с таким нетерпением ждали в Турге.
Говэн обернулся и заметил сержанта Радуба, который стоял, вытянувшись по всей форме, опустив, как и положено по уставу, глаза.
- Что вам, сержант Радуб?
- Гражданин командир, мы, то есть солдаты батальона Красный Колпак, хотим вас просить об одной милости.
- О какой милости?
- Разрешите сложить голову в бою.
- А! - произнес Говэн.
- Что ж, будет на то ваша милость?
- Это... смотря по обстоятельствам, - ответил Говэн.
- Да как же так, гражданин командир. После Дольского дела уж слишком вы нас бережете. А нас ведь еще двенадцать человек.
- Ну и что?
- Унизительно это для нас.
- Вы находитесь в резерве.
- А нам бы желательно находиться впереди.
- Но вы понадобитесь мне позже, в конце операции, для решительного удара. Поэтому я вас и берегу.
- Слишком уж бережете.
- Ведь это все равно. Вы в строю. И вы тоже пойдете на штурм.
- Пойдем, да сзади. А парижане вправе идти впереди.
- Я подумаю, сержант Радуб.
- Подумайте сейчас, гражданин командир. Случай уж очень подходящий. Нынче самый раз - свою голову сложить или чужую с плеч долой снести. Дело будет горячее. К башне Тург так просто не притронешься, руки обожжешь. Окажите милость - пустите нас первыми.
Сержант помолчал, покрутил ус и добавил взволнованным голосом:
- А кроме того, гражданин командир, в этой башне наши ребятки. Там наши дети, батальонные, трое наших малюток. И эта гнусная харя Грибуй - «в зад-меня-поцелуй», он же Синебой, он же Иманус, ну, словом, этот самый Гуж-ле-Брюан, этот Буж-ле-Грюан, этот Фуж-ле-Трюан, эта сатана треклятая, грозится наших детей погубить. Наших детей, наших крошек, командир. Да пусть хоть все громы небесные грянут, не допустим мы, чтобы с ними беда приключилась. Верьте, командир, не допустим. Вот сейчас, пока еще тихо, я взобрался на откос и посмотрел на них через окошко; они и верно там, их хорошо видно с плоскогорья, я их видел и, представьте, напугал малюток. Так вот, командир, если с ангельских их головенок хоть один волос упадет, клянусь вам всем святым, я, сержант Радуб, доберусь до потрохов отца предвечного. И вот что наш батальон заявляет: «Мы желаем спасти ребятишек или умрем все до одного». Это наше право, чорт побери, наше право - умереть. А засим - привет и уважение.
Говэн протянул Радубу руку и сказал:
- Вы молодцы. Вы пойдете в первых рядах штурмующих. Я разделю вас на две группы. Шесть человек прикомандирую к передовому отряду, чтобы вести остальных, а пятерых к арьергарду, чтобы никто не смел отступить.
- Всеми двенадцатью командовать буду попрежнему я?
- Конечно.
- Ну, спасибо, командир. Стало быть, я пойду впереди.
Радуб отдал честь и вернулся в строй.
Говэн вынул из кармана часы, шепнул несколько слов на ухо Гешану, и колонна нападающих начала строиться в боевом порядке.
VIII. Речь и рык
Тем временем Симурдэн, который еще не занял своего поста на плоскогорье и не отходил от Говэна, вдруг подошел к горнисту.
- Подай сигнал! - скомандовал он.
Горнист заиграл, ему ответила труба.
И снова рожок и труба обменялись сигналами.
- Что такое? - спросил Говэн Гешана. - Что это Симурдэн задумал?
А Симурдэн уже шел к башне с белым платком в руках.
Приблизившись к ее подножью, он крикнул:
- Люди, засевшие в башне, знаете вы меня?
С вышки ответил чей-то голос - голос Имануса:
- Знаем.
Началась беседа, голос снизу спрашивал, сверху отвечал.
- Я посланец Республики.
- Ты бывший кюре из Паринье.
- Я делегат Комитета общественного спасения.
- Ты священник.
- Я представитель закона.
- Ты предатель.
- Я революционный комиссар.
- Ты расстрига.
- Я Симурдэн.
- Ты сатана.
- Вы меня знаете?
- Мы тебя ненавидим.
- Вам хотелось, чтобы я попался к вам в руки?
- Да мы все восемнадцать голову сложим, лишь бы твою с плеч снять.
- Вот и прекрасно, предаюсь в ваши руки.
На верху башни раздался дикий хохот и возглас:
- Иди!
В лагере воцарилась глубочайшая тишина - тишина ожидания.
Симурдэн продолжал:
- Но лишь при одном условии.
- Каком?
- Слушайте.
- Говори.
- Вы меня ненавидите?
- Ненавидим.
- А я вас люблю. Я ваш брат.
- Да, ты Каин.
Симурдэн продолжал голосом громким и в то же время мягким:
- Оскорбляй, но выслушай. Я пришел к вам в качестве парламентария. Да, вы мои братья. Вы несчастные, заблудшие люди. Я ваш друг. Я несу вам свет и взываю к вашему невежеству. А свет - он и есть братство. Да разве мы с вами - не дети одной матери - нашей родины? Так слушайте же. Придет время, и вы поймете, или ваши дети поймут, или дети ваших детей поймут, что все, что творится ныне, свершается во имя законов, данных свыше, и что в революции проявляет себя воля божья. И пока не наступит то время, когда все умы, даже ваши, уразумеют истину и всяческий фанатизм, даже ваш, исчезнет с лица земли, пока, повторяю, не воссияет этот великий свет, кто сжалится над вашей темнотой? Я сам пришел к вам, я предлагаю вам свою голову; больше того, протягиваю вам руку. Я как милости прошу: отнимите у меня жизнь, ибо я хочу спасти вас. Я наделен широкими полномочиями и могу выполнить то, что пообещаю. Наступила решительная минута; я делаю последнюю попытку. Да, с вами говорит гражданин, но в этом гражданине - тут вы не ошиблись - жив священнослужитель. Гражданин воюет с вами, а священник молит вас. Выслушайте меня. У многих из вас жены и дети. Я беру на себя охрану ваших детей и жен. Я защищаю их от вас же самих. О братья мои...
- А ну-ка попроповедуй еще! - насмешливо крикнул Иманус.
Симурдэн продолжал:
- Братья мои, не допустите, чтобы пробил час кровопролития. Близится миг страшной схватки. Многие из нас, что стоят здесь перед вами, не увидят завтрашнего рассвета; да, многие из нас погибнут, но вы, вы умрете все. Так пощадите же самих себя. К чему проливать втуне столько крови? К чему убивать стольких людей, когда можно убить всего двух?
- Двух? - переспросил Иманус.
- Да, двух.
- А кого?
- Лантенака и меня.
Симурдэн повысил голос:
- Два человека здесь лишние: Лантенак для нас, я для вас. Так вот что я вам предлагаю, и это спасет вашу жизнь: выдайте нам Лантенака и возьмите меня. Лантенак будет гильотинирован, а со мной сделаете все, что вам будет угодно.
- Поп, - заревел Иманус, - попадись только нам в руки, мы тебя живьем зажарим.
- Согласен, - ответил Симурдэн.
И продолжал:
- Вы обречены на смерть в этой башне, а я предлагаю вам жизнь и свободу. Я несу вам спасение. Соглашайтесь.
Иманус захохотал.
- Ты не только негодяй, но и сумасшедший. Зачем ты нас беспокоишь зря? Кто тебя просил с нами разговаривать! Чтобы мы выдали маркиза? Чего ты хочешь?
- Его голову. А вам предлагаю...
- Свою шкуру. Ведь мы с тебя, как с паршивого пса, шкуру спустим, кюре Симурдэн. Но нет, не выйдет, твоя шкура против его головы не потянет. Убирайся.
- Бой будет ужасен. В последний раз говорю: подумайте хорошенько.
Пока шла эта страшная беседа, каждое слово которой четко слышалось и внутри башни и в лесу, спускалась ночь. Маркиз де Лантенак молчал, предоставляя действовать другим. Военачальникам свойственен этот зловещий эгоизм. Это право тех, на ком лежит ответственность.
Иманус заговорил, заглушая слова Симурдэна:
- Люди, идущие на нас штурмом! Мы сообщили вам свои условия, они вам известны, и ничего мы менять не будем. Примите их, иначе раскаетесь. Согласны? Мы отдаем вам троих детей, которые находятся в замке, а вы выпускаете нас всех целыми и невредимыми.
- Всех, согласен, - ответил Симурдэн. - За исключением одного.
- Кого же?
- Лантенака!