Она молча встала и, так же последовательно, как зажгла, стала гасить экраны термовизоров. Конфликт с ван Хорн был неизбежен, и Джонсон решил, что настала пора вскрыть нарыв. Он дал ей возможность самой начать разговор, но она и словом не обмолвилась о старике Патанджали.
— Вы показали всех своих пациентов, Марта?
— Всех.
— Вы не слишком сердитесь на меня?.. За старика Патанджали? — Джонсон понял, что она тоже ждала и хотела схватки.
— Я не веду наблюдение над мистером Патанджали.
— То есть как?.. Разве он не у вас?
— Он по-прежнему занимает свою палату и ни в чем не нуждается, но я исключила его из числа пациентов.
— Значит там, — Джонсон указал на дисплей, — мы не увидим его мозга?
— Вы обманули меня, Питер.
— Такого за мной не водится, — он подавил раздражение. — Я вынужден вновь просить вас уделить внимание мистеру Патанджали.
— Нет! Вы скрыли от меня, кем на самом деле является этот цветной, а следовательно сознательно ввели в заблуждение. Поймите, Питер, это не дамский каприз. Нам пришлось начинать с азов, и я не была готова к столь сложному случаю. Развитие науки идет постепенно и поступательно, от простого к сложному… Пока, почеркиваю, пока я не могу пойти вам навстречу.
По-своему она была права, но Джонсона меньше всего волновали проблемы чистой науки. Ко всему прочему, доктор гонорис кауза десяти университетов оказалась еще и расисткой. «Очень кстати в сложившейся обстановке», — с тихим отчаянием подумал Джонсон.
Он не знал, кому пришла в голову гениальная идея построить институт на вулкане. Когда рванет — через год, через месяц? Или пронесет, ежели белые поладят с черными, а черные договорятся между собой, — не скажет никто. Гремучее слово пустобреха или мина бандита перечеркнут любой сценарий. Одно несомненно: если кто и способен взорвать собственный дом, а значит и весь проект, то это Марта ван Хорн. Африканерская спесь, помноженная на вздорный характер, и непомерные амбиции сработают почище чешского пластиката. Избавиться от нее будет ой как нелегко, но придется на это пойти, невзирая на любые затраты. И без промедлений.
Ожидая ответа или хоть какой-то реакции на свой выпад, она продолжала стоять над пультом, прямая и наэлектризованная, как метла ведьмы.
— Не обольщайтесь, Марта. Вы будете делать все, что я скажу, или вам вообще ничего не придется делать, — со свинцовым спокойствием проронил Джонсон. — «Разрази меня гром», — выругался уже про себя.
И гром грянул. Вернее, ослепительная молния беззвучно вырвалась из недр погашенного дисплея и сканирующим лучом пошла выписывать вертикальные и горизонтальные строки. Не понимая, что произошло, Джонсон воззрился на развернутую цветную карту, возможно, одну из тех, что Марта успела продемонстрировать. Для него все они были на одно лицо.
Она опомнилась первой.
— Не может быть! — прохрипела, как-то сразу осев, словно проколотая шина. — Этого просто не может быть! — ее руки судорожно метались по кнопкам и рычагам. — Все выключено, отключено!
— Что случилось? — ее смятение скорее удивило, чем взволновало Джонсона.
— Все приборы отключены! А здесь? — она метнулась к распределителю, распахнула жестяную створку и рванула рубильник. — Здесь тоже.
Скрытые экранами лампы, наполнявшие аппаратную приглушенным рассеянным светом, погасли, но дисплей по-прежнему переливался своими условными красками, особенно сочными в темноте.
— В чем дело, Марта?! — повысил голос Джонсон. — Что, собственно, происходит?
— Это его мозг, понимаете?.. — казалось, что она вот-вот задохнется. — Восьмая палата давно отключена, тут все вырублено, а он светится — его мозг…
— Кого — его?!
— Патанджали.
— Старика Патанджали?! — Джонсон нервно рассмеялся. — Не может быть… Впрочем, вы же его записывали? Проверьте компьютеры.
— Бесполезно, — пытаясь овладеть собой, она сжала виски. — Питание вырублено. Хоть это вы понимаете?
— Боже! — прошептал Джонсон, увидев рамку, прорисовавшуюся в правом верхнем углу.
Йог Патанджали в черно-белом изображении предстал сидящим на шкуре какой-то пятнистой кошки: пятки поверх колен, ладони дощечками, одна над другой, веки полуопущены.