Выбрать главу

Если же от большинства отвлечься, то дело обстоит иначе: в фантастике любой, сколь угодно инопланетный антураж — всегда, только и исключительно прием. Человек ставится в необычную ситуацию не для того, чтобы внести в нее старое, известное, обкатанное.

«…Стоит вам попасть в другой мир, как вы сейчас же принимаетесь переделывать его наподобие вашего собственного. И конечно же, вашему воображению снова становится тесно, и тогда вы ищете еще какой–нибудь мир, и опять принимаетесь переделывать его…»

Слова Щекна из «Жука в муравейнике» — лучшая, на мой взгляд, характеристика того самого большинства в фантастике, то есть — фантастики плохой. Напротив, если фантастические правила игры ставят перед нами, читателями, человечеством, новые задачи

(«Я не боюсь задач, которые ставит перед собой человечество, я боюсь задач, которые может поставить перед нами кто–нибудь другой»

— это уже Горбовский из «Беспокойства») — тогда фантастика хорошая. А точнее — только это и фантастика.

Что же касается функции «научно–просветительской», она более не существует. Отмерла — не те времена. Так что уж извольте, пытаясь учить человечество жить (или отличать «хорошо» от «плохо»), перестать на время быть частицей этого человечества; попробуйте стать «кем–нибудь другим». Пришельцем, марсианином, инопланетянином… А наши собственные кухонно–бытовые проблемы нас не то чтобы не волнуют, но в восьмисотстраничном романе как–то не смотрятся. Будьте, господа сочинители, Странниками — не внегалактическими и даже не такими, как Рудольф Сикорски, ибо первых не бывает и, следовательно, многому у них не научишься, а последний — всего лишь человек, хоть и весьма нестандартный. Нет, будьте, пожалуйста, такими, как создатели этих Странников — братья Стругацкие. И как немногие их предшественники (Свифт, Булгаков, Брэдбери, Шекли, Воннегут) и уж вовсе немногие последователи (Столяров, Лазарчук, Пелевин…).

Все сказанное не означает, будто книги (фильмы, картины) инопланетян не могут научить «что такое хорошо и что такое плохо». Отнюдь. И учили, и учат, и во многом куда успешнее, чем книги большинства. Просто не так прямолинейно–навязчиво. Ведь и думать тоже можно учить. И тому, что это — не развлечение, а обязанность. Можно, можно!

И вряд ли тот, кто вырос на книгах «Трудно быть богом» и «Понедельник начинается в субботу», станет в этом сомневаться. Просто у каждого уровня — своя наука. Ведь даже мыльные сериалы способны внушать массе определенные стереотипы мышления и поведения. И чем более наша публика становится американской (а дело, похоже, именно к тому и идет), тем успешнее проходит внушение. Так что эта самая «воспитательная функция искусства», давно нас раздражающая, сохраняется. Ну хорошо, пусть не «искусства» — главное, функция–то есть! И значит, есть целая лестница — от науки мыльной оперы до науки инопланетной литературы или кинематографии. А отсюда уже один шаг до простого вопроса: нельзя ли — как это? — «давать нам смелые уроки»: провести читателя–зрителя–потребителя хотя бы по части этой лестницы — желательно, конечно, вверх? Или все же глас лиры не способен нас хоть немного оживить? И, задав такой вопрос, мы, возможно, сумеем понять, как развивалась фантастика в нашей стране. В частности рассмотрим творчество Аркадия и Бориса Стругацких.

1

В чем истоки популярности так называемого «легкого жанра» — «мыльных» сериалов, триллеров, «ужастиков»? Фантастики, наконец. Всегда ли они были так популярны? «Что значит «всегда»? — спросите вы. — Ведь в гнилые застойные доперестроечные времена подобной литературы просто не было. Во всяком случае — почти». Однако это — отговорка. Ибо «у них там» присутствовали все варианты легкого чтива — именно всегда. Да и у нас, хоть и по чайной ложке, выпускали и приключения, и детективы; и фантастика тоже чуть–чуть попадалась. А отсутствие мыльных опер вполне компенсировалось нашим самым фантастическим в мире киноискусством — более чем компенсировалось! Впрочем, об этом надо говорить не мимоходом и в другом месте.

Итак, всегда ли мы (ан масс, как сказал бы Амвросий Амбруазо–вич) так любили не слишком серьезную и не очень жизненную литературу? Бог с ними, с застойно–тоталитарными годами, а вот век–два назад — как обстояло дело? Ну не было ни фантастики, ни прочего подобного, что же тогда читали для развлечения — те, кто вообще читал? Что поделывали в свободное от трудов время предки тех, кто ныне зовется фэнами, «толкинутыми», «желязнутыми»?.. А дедушки тех, кто «фанатеет» от компьютерных игр и переселился в виртуальную реальность всей душой?.. Неужели все это возникло на пустом месте? Неужели сто лет назад молодые люди проводили досуг за философскими беседами или за чтением Радищева? Ну хорошо, пускай Толстого или Достоевского — все одно не убедительно. Что ж, все общество делилось на высоколобых интеллектуалов и пьяниц–бездельников? Чувствуете, психологически картинка недостоверна. Масса–то ведь она и в Африке… А именно она, масса — в середине между вовсе никудышными, не нуждающимися в каких бы то ни было интеллектуальных развлечениях, и умниками от элиты, каковые, напротив, для отдыха предпочитают смену одной умной деятельности на другую. Так что же? Было же что–то для большинства?