Вот и выходит, что Стругацкие, вопреки каждому из своих тридцатилетней давности тезисов, создали–таки прецедент: жанр — не жанр, но нечто такое, что, являясь несомненно и Литературой, и увлекательнейшим чтивом, в то же время не менее несомненно выполняет некую дидактическую функцию, и, судя по многим из моего поколения, вполне успешно. Не надо, не надо! Именно «по многим»! Поверьте, пожалуйста, что нам виднее. И если шумные фэны и тихие «людены» немногочисленны, то это не означает, будто Учеников мало. Просто многие из них пошли не по пути профессиональных читателей (подобно амфибрахисту Константину), а, как и полагается Ученикам, присоединились «по жизни» к героям любимых авторов: стали учителями, воспитателями или чем–то подобным. А многие не столько выбрали «стру–гацковскую» профессию (ну не идти же, в самом деле, в прогрессоры, хотя хочется иногда ужасно — и не на каком–то там Саракше…), сколько жили и живут нормально — как Жилин, Попов, Каммерер…
Давайте попробуем найти другие примеры подобного триединства — искусство, развлечение, дидактика. Мне почему–то кажется, что это будет непросто. Есть, конечно, рафинированная Литература. И не менее увлекательные (только для другой аудитории) детективы–боевики–стрелялочки. И куда сильнее нашпигованные моралью и поучениями романы… Порой встречаются и примеры соединения двух из названных качеств: обычно это искусство плюс развлечение — не без потерь для каждого в отдельности. Однако все это не тянет. Сочетание двух первых ингредиентов само по себе уже феноменально, а попытка присоединить дидактику способна убить не только увлекательность, но и вообще всякую привлекательность книги. Пример — пресловутая менторская поучительность «отступлений» в «Войне и мире». Ну–ка давайте честно, кто помнит, о чем там речь? А ведь вы это читали и проходили в школе. Сюжет в памяти остался (если не перечитывали — с горем пополам), а вот «философия»… Даже «Анна Каренина» для современного думающего молодого человека слишком уж высокомерно–поучительна. Все те же утомительные «что такое хорошо…», портящие отличную по сути литературу.
Противоположный пример — Достоевский. Кто решится утверждать, что в школьно–программном «Преступлении и наказании» есть это самое «что такое хорошо и что такое плохо»? Разве что вспомнить анекдот о массовом убиении старушек на предмет изъятия двугривенных…
В чем же секрет? Откуда в общепризнанно легком жанре, таком как фантастика, взялись Учителя? Мало ли претендентов на эту роль в более солидных кругах! Однако же, при самом искреннем уважении к «настоящей» литературе, придется принять за данность, что существует целая партия думающих и читающих граждан, несущая на своих знаменах символику братьев Стругацких. В этих кругах вам не придется заканчивать фразу типа «Там, где царит серость…» или «… человек–то учит детеныша: думай как я…» и, тем более, объяснять, что сей афоризм значит. Здесь не просто любят (и тем более — не «фанатеют»). Не просто знают и цитируют. Последнее, кстати, вовсе не обязательно: не у всех есть время часто перечитывать. Да это и не важно. Главное в этой партии — что ее адепты живут по Стругацким. То есть, по–человечески.
Это, пожалуй, слишком! — справедливо возмутитесь вы. —
Нельзя же изображать двух авторов чуть ли не единственными носителями человеческой морали целой эпохи!
Нельзя. Да они таковыми и не являются. У многих и многих «шестидесятников» и их последователей присутствуют те же ценности, те же критерии нравственной чистоты и… ну, и тому подобное. Речь ведь не об этом. Мало быть хорошим, и даже — страшно сказать — мало быть талантливым, чтобы стать Учителем. Хотя стать, естественно, хочется. Многим — очень! (Я не сомневаюсь в том, что лучшие из них писали именно «потому, что не могли не». Просто этого мало.) Кому быть Учителями, а кому — нет, решает жизнь. Никакие литературные и прочие регалии не способны писателя сделать Мастером (даже в его собственных глазах!). Так же точно Учителем невозможно назначить. Желание (сколь угодно сильное), человеческие достоинства (сколь угодно высокие), даже принадлежность к Мастерам — все это необходимо, но недостаточно. Нужно что–то еще. Что же?