Хор мелких буржуа. Ну и времена. Ну и времена.
4
Дворец. Кабинет короля.
Король (около тридцати пяти лет, цветущий вид, умен, высокомерен, утомлен; обращается к портрету на письменном столе). Теперь, пожалуй, ты перекочуешь в какой–нибудь музей, дедушка. Странно. Вчера еще все это имело смысл — твои золотые цепи, твоя порфира и держава, твоя корона, многие столетия царствования, порой жестокого, порой милостивого; а сегодня мы — анахронизм. Игрушка для детей, драматургов и историков. У этих людей с пулеметами никакого страха перед львами нашего герба. (Листает папки с делами.)
Двадцать три тысячи двести шестьдесят семь марок на, борьбу с филоксерой в королевских угодьях. Дополнительное требование к бюджету королевских театров. Разумеется, бюджет превышен. Двести пятьдесят девять тысяч двести двенадцать марок. Не подпиши я, подпишет кто–нибудь другой, кому эта штука так же безразлична, как и мне. Только вместо имени будет фамилия.
Это совсем не просто, когда вдруг приходится за все отвечать самому. Никаких традиций, никакого этикета — все нужно решать по собственному почину. Неужели нет правил хорошего тона для властителей в моем положении? Неужели ни один гофмаршал не написал нового «Книгге» — «Хороший тон для монарха на все случаи жизни»? Королю, последовательному в своих действиях, полагалось бы произнести какое–нибудь изречение для исторической хрестоматии и застрелиться.
Если как следует вдуматься — эти люди правы, громя все. Если бы только они не делали это так безвкусно и «непреклонно» и не пахли бы так скверно…
Чем мне заключить мое царствование? Отпустить двадцать три тысячи марок на филоксеру или двести пятьдесят девять тысяч на придворные театры?
Адъютант и кто–то второй (вбегают). Ваше величество, они идут…
Король. Мы этого ждали. Вы, господа, можете удалиться — мне вы все равно не поможете.
Адъютант. Если его величество разрешит, мы останемся.
Люди (за сценой). Нигде никого. Конечно. Улепетнули. Грязная банда. (Врываются. Увидев короля, останавливаются у двери и не знают, что делать.)
Голоса (обращенные назад). Он здесь. Томаса Вендта сюда. Томас Вендт.
Томас входит. Шум стихает.
Король (сидя у письменного стола). Что вам угодно?
Томас. Мы требуем, чтобы вы подписали этот документ.
Король. От чьего имени это требование?
Томас. От имени народа.
Король. Этого вот?
Томас. Народа, который штурмовал ваши казармы, занял ваши правительственные здания, прогнал ваших чиновников и офицеров.
Король. Я мог бы вам возразить, что я сижу здесь от имени народа восемьсот лет; по сравнению с той кучкой людей, которые штурмовали казармы, мой народ представляет собой значительное большинство.
Томас. Нам с вами нет смысла сейчас пускаться в обсуждение исторических проблем. Мы вряд ли найдем общий язык. Я еще раз предлагаю вам подписать этот документ, освобождающий солдат и чиновников от присяги.
Король. Присягали не мне. Присягали (показывая на портрет) этому человеку в такой же степени, как и мне. Но это мне трудно будет вам объяснить. (Вежливо, чуть ли не любезно.) Вы — господин Вендт?
Томас. Да.
Король. В одном своем стихотворении, обращенном ко мне, вы говорите: «Никаким венком лавровым кровь с меча ты не сотрешь». Вы заметили, вероятно, что такие атрибуты не очень ко мне подходят. Вы пользуетесь известным авторитетом у этих?
Томас. Да.
Король. Что со мной будет?
Томас. Вы можете устраивать вашу жизнь как вам угодно. Подписав этот документ, вы становитесь частным лицом, не лучше и не хуже всякого другого.
Король. Машину, Ландсгоф. Могу я обратиться к людям с несколькими словами?
Томас. Ваше положение может растрогать чувствительные сердца. Но мы победители, и мы можем себе позволить быть великодушными. Пожалуйста, говорите.
Король (сидя у письменного стола, вполоборота к толпе). Послушайте, я желал вам добра, но вы не понимали меня, а я вас. Вы полагаете, что я виноват, если вам плохо живется, и вы недовольны, и вы хотите меня убрать. Я не думаю, что вы от этого много выиграете. Письма вам будут доставлять республиканские почтальоны вместо королевских, ездить будете по республиканским железным дорогам, а если проворуетесь или подделаете вексель — вас приговорят не именем короля, а именем господина Вендта. Если я уйду отсюда, расстояние от земли до солнца не уменьшится, не изменится скорость вращения земли, и зимой по–прежнему придется топить, а летом вы будете потеть, и филоксера не исчезнет сама по себе, и дефицит придворных театров тоже. Готова машина, Ландсгоф?