То, что Нерон приказал вызвать Требона к себе первым, польстило, после пережитых сомнений и тревог, его самолюбию. Он понял, что ему готовы предоставить то, на что он вправе претендовать. Неуверенность его мгновенно обратилась в высокомерие и наглость. Прекрасно, он поладит с человеком из Эдессы. Но он знает себе цену и даст понять этому Нерону, что он, знаменитый капитан Требон, — великий воин, а тот, несмотря на весь свой пурпур, всего лишь раб Теренций.
И он явился во всем блеске своих многочисленных знаков отличия, шумный и великолепный. Нерон сидел в кресле, когда Требон со звоном и бряцанием вошел в покой. Кресло было, как всякое другое, а Нерон, несмотря на очень широкую пурпурную кайму на своей императорской мантии, одет был с подчеркнутой скромностью, и все–таки это был он - спокойный, надменный, слегка скучающий, он произвел на вошедшего с такой помпой Требона в высшей степени величественное впечатление. Хотя кресло было и очень обыкновенным, но он не сидел в нем, он восседал, словно на троне, и Требон был глубоко поражен видом этого человека и его манерой держаться. Императорские почести, которые воздал ему Требон, не были пустым жестом. Выросший в казарме и в лагерях, капитан был поражен уверенностью, с какой носил сидящий в кресле человек атрибуты власти, — и, солдат до мозга костей, он автоматически повиновался этой повелевающей силе. При всем том он, конечно, сознавал, что человек этот не подлинный Нерон, но как раз то, что он им не был и все же с таким императорским видом сидел в этом кресле, импонировало ему. Восседавший, словно на троне, человек вызывал в нем солдатскую готовность повиноваться, восхищение и какое–то чувство воровского сговора, сообщничества, добровольного подчинения разбойника своему атаману.
Восседавший на троне тотчас же учуял, что явился истинный друг и почитатель. Горшечник Теренций, будучи маленьким человеком, всегда тянулся к вышестоящим, но свободно, по–свойски чувствовал себя только с равными. И он мгновенно почувствовал к капитану Требону влечение простолюдина к простолюдину. Этот Нерон, этот император, которого чернь всюду встречала с ликованием, ощутил что–то родственное в любимце армии, в популярном капитане Требоне. Он был благодарен Варрону за то, что Варрон остановил свой выбор именно на этом человеке, предназначив его на пост главнокомандующего.
Требон решил было держать себя с Теренцием запанибрата, дать ему понять, что, соглашаясь поддержать его, он оказывает ему благодеяние. Но в том–то и суть, что человек, сидевший напротив него и время от времени свысока и со скучающим видом взглядывавший на него сквозь свой смарагд, не был горшечник Теренций. И когда этот человек объявил ему, что производит его в генералы и вручает ему высшее командование над своими войсками, Требон почувствовал себя вознесенным на такую высоту, так незаслуженно облагодетельствованным, точно подлинный Нерон, во всемогуществе своей власти, вверяет ему свои армии. Глубокой, блаженной преданностью наполняло его сознание, что он призван завоевать для этого человека власть и положить эту власть к его ногам. Фигура властелина, сидевшего в кресле и свысока, с несколько скучающим видом оглядывавшего его, Требона, сквозь свой смарагд, так незабываемо запечатлелась в его душе, как самые яркие образы и переживания его юности.