— Пожалуй, ему не следует говорить…
— Я тоже так думаю. Но все-таки в чем же дело? Говорят, мы наделены всеми этими желаниями и влечениями, чтобы рожать детей. Может быть. Но ведь на деле-то дети оказываются ни при чем, миссис Тьюлер. На деле выходит совсем другое. Почему же, спрашиваю я вас, дорогая, природа толкает человека — ну, скажем, на…
3. Мистер Майэм скорбит о грехе
Эти разговоры заставляли м-сс Тьюлер задумываться. Слишком многое убеждало ее в том, что сатанинский порок вот-вот начнет расстилать свои сети, чтобы в них запутались невинные ножки ее бесценного сокровища. Она пошла к пастору своей маленькой церкви м-ру Бэрлапу. Он принял ее у себя в кабинете.
— Трудно матери, — начала она, — найти правильный подход к… Я даже не знаю, как мне выразиться… к половому воспитанию своего единственного и оставшегося без отца ребенка.
— Хм-м… — промычал м-р Бэрлап.
Он откинулся на спинку кресла и принял самый глубокомысленный вид, на какой только был способен, но уши и ноздри у него вдруг покраснели, а глаза, увеличенные очками, выразили настороженность и тревогу.
— Да-а-а, — произнес он. — Это трудная задача.
— Очень трудная.
— В самом деле, чрезвычайно трудная.
— Я тоже так считаю.
Пока между собеседниками наблюдалось полное единодушие.
— Может быть, надо ему рассказать, — начала она после некоторого молчания. — Предостеречь его. Дать ему книг почитать. Устроить беседу с врачом.
— Хм-м, — опять промычал м-р Бэрлап так громко, что в комнате даже гул пошел.
— Совершенно верно, — подхватила она и замолчала в ожидании.
— Видите ли, дорогая миссис Тьюлер, задача эта в каждом отдельном случае, так сказать, изменяется в зависимости от обстоятельств. Мы созданы неодинаково. Что правильно в одном случае, то может оказаться совершенно непригодным в другом.
— Да?
— И, разумеется, наоборот.
— Я понимаю.
— Он читает?
— Очень много.
— Есть такая книжка. Называется, кажется, «Любовь цветов».
Лицо м-ра Бэрлапа покрылось стыдливым румянцем.
— Трудно придумать для него более удачное посвящение в… великую тайну.
— Я дам ему эту книгу.
— А затем, может быть, небольшая назидательная беседа.
— Назидательная беседа…
— Когда представится подходящий случай.
— Я буду просить вас об этом.
Указания были ясны и ценны. Но что-то оставалось еще недосказанным. Разговор вышел даже как будто немного поверхностным.
— Теперь кругом так много дурного, — сказала она.
— Дурные времена, миссис Тьюлер… «Мир погряз во зле; сроки исполнились». Никогда это не было так верно, как в наши дни. Берегите его. Добрые нравы портятся в дурном обществе. Не спускайте с него глаз. Вот.
Он, видимо, давал понять, что вопрос исчерпан.
— Я сама научила его читать и писать. Но теперь ему придется ходить в школу. Там он может набраться… бог знает чего.
— Хм-м, — снова промычал м-р Бэрлап. Но тут его, видимо, осенила какая-то идея.
— Мне говорили такие ужасные вещи о школах, — продолжала она.
М-р Бэрлап очнулся от своего раздумья.
— Вы имеете в виду закрытые школы?
— Закрытые.
— Закрытые школы — все до единой — вертепы разврата, — сказал м-р Бэрлап. — Особенно приготовительные и так называемые государственные. Знаю, знаю. Там творится такое… я даже и говорить о них не хочу.
— Именно об этом я и хотела побеседовать с вами, — сказала м-сс Тьюлер.
— Но… — продолжал достойный пастор. — Хм-м… Здесь у нас, в нашей маленькой общине, есть как раз один человек… Вы не обращали внимания? Мистер Майэм. Такой струйный, сдержанный, с пышной шевелюрой и большими черными бакенбардами. Уж, наверно, обратили внимание на голос. Невозможно не обратить. Это человек великой духовней силы, настоящий сын Грома, Боанэргес. У него небольшая, очень хорошо поставленная частная школа. Он принимает учеников с большим разбором. Жена у него, к несчастью, кажется, больна туберкулезом. Очень милая, ласковая женщина. У них нет детей, и в этом большое горе. Но школа для них — семья в лучшем смысле этого слова. Они внимательно изучают характеры своих питомцев. Неустанно обсуждают их. Под таким руководством и при вашем домашнем влиянии я не представляю себе, чтобы что-либо дурное могло коснуться вашего мальчика…