автомобиле
Во времени, а не в пространстве.
Мы выезжали из Чикаго.
Над озером кричали птицы.
Мы в путь пустились на рассвете.
(Ещё далёко до больницы.
Очнулся раненый в карете,
На нем шинель, пилотка, фляга.)
Мы выезжали из Чикаго.
Оставленные небоскрёбы
Вдали затягивались дымом.
Мгновенье — как земная тяга,
Мгновенье нам дается, чтобы
Остаться в нас неистребимым.
(Трясло карету на пригорке.
Его шатало и бросало,
Но он держался, молодчага,
И только попросил устало
Свернуть закрутку из махорки.)
Мы выезжали из Чикаго
Или из даты новогодней?
Из календарного порядка?
Из часового циферблата?
Из потускневшего сегодня?
Мы двинулись в «давно когда-то»,
У нас на звёздах пересадка.
(А из дорожного зигзага
Ещё не вырвалась карета,
Ухабам отдана на милость.
Мне, может быть, тогда приснилось,
Что я за океаном где-то,
Что выезжаю из Чикаго.
И может быть — ещё мне снится
Иль кажется, по крайней мере,
Что клиника за поворотом.
Но раненного миномётом
Не довезли мы до больницы —
Скончался от кровопотери.)
Ну как угомониться слабым,
Войной чудовищною смятым,
Моим издёргавшимся нервам?
Я думал, в семьдесят девятом,
А оказалось — в сорок первом
Еще я еду по ухабам!..
(Я снова в Киеве военном,
Я с коченеющим солдатом
Лечу по спускам и подъёмам,
А день расплавился закатом
По этим, с детства мне знакомым,
Кирпичным желтоватым стенам.)
А мне казалось — из Чикаго
Я выехал в автомобиле.
(Но вот пошла дорога криво,
И мы с трудом заколесили,
И около универмага
Нас бросило волною взрыва.
Но уцелела всем на диво
Разболтанная колымага.
Вослед за этим взрывом третье
Уже прошло десятилетье) —
Мы по дороге из Чикаго
От этого взлетели взрыва!
Машина сумасшедшей птицей
На сосны кинулась с откоса
И загремела вдоль оврага,
И на дороге из Чикаго
Я с переломанной ключицей,
Я с кровью, хлынувшей из носа.
Колен разорванные связки
И переломанные рёбра,
Десятки синяков и ссадин.
Я очень скоро буду найден,
И, как Иван-царевич в сказке,
Я буду по кусочкам собран.
Меня положат на носилки,
И вежливые санитары
Перенесут меня в карету,
И, несмотря на боль в затылке,
На переломы, на удары,
У них спрошу я сигарету.
В карете на носилках лёжа,
Затягиваясь струйкой дыма,
Я понимаю, что мне плохо,
Что жизнь моя непоправима,
И с чем-то очень давним схожа
Сегодняшняя суматоха,
Сегодняшняя передряга,
Что я живу уже сверхплана,
Что существую рикошетом,
Что, видимо, по всем приметам
Не существует ни Чикаго,
Ни Киева, ни Магадана,
Ни Конотопа, ни вселенной,
А только есть одна дорога,
А на дороге катастрофы…
У МОЛЬБЕРТА
Сергею Бонгарту
Ему, как истому артисту,
Не помешает жест актёрский,
И у холста взмахнул он кистью,
Как палочкою дирижёрской.
Чуть-чуть разметивши пространство —
(К холсту пять-шесть прикосновений!)
Стал блеском бронзовым бросаться
И осторожно вешать тени.
Цветастая неразбериха!
Весёлых красок суматоха!
То размахнётся кистью лихо,
А то с медлительностью вздоха.
Неясно, что он там задумал, —
Он занят был работой странной:
Он мне казался стеклодувом,
Что выдувал пузырь стеклянный.
Но вот — частица за частицей —
Сперва едва, сперва миражем
То тут, то там сирень круглится,
Плюмаж вздымая над плюмажем.
Там контур появился жёсткий,
А там — расплывчатый, ущербный,
И кисть уже не дирижёрской —
А стала палочкой волшебной.
* * *
Видно, было мне так назначено,
Что я жизнь мою прожил начерно,
Что явился я с опозданием
На свидание с мирозданием.
Видно, так уже предназначено,
Видно, так уже напророчено,
Чтоб была душа озадачена,
Чтоб была душа озабочена.
Испокон, видно, так налажено,
Видно, сужено да положено,
Чтоб гудела душа, как скважина,
Ветром времени потревожена.
Видно, так уже предначертано,
И никем ещё не нарушено:
Надо всем, что на свете мертвенно
Приоткрыта душа-отдушина.
А живём мы неозаренными,
Много хлама в пути накидано.
Сквознячками потусторонними
Нас прохватывает неожиданно.
* * *
Рано утром над землёю нашею
Пролетаю я на самолёте.
Облака большие манной кашею
В персиковом плавают компоте.
Верно бы, Цветаева обиделась,
Верно, обозвала б гастрономом…
Что же делать, если так увиделось?
Я сравнил с предметом мне знакомым.
В небе всё и проще и понятнее.
Отдых для меня полеты эти.
Да и каша в небе — поприятнее
Той, что заварили на планете.
* * *
Ещё много хороших вещей на земле,
Ещё вздыблена лошадь с царём на скале,
Разлетается тога с царёвых плечей —
На земле еще много хороших вещей.
Декорации брошью блистают во мгле,
Ещё много хороших вещей на земле.
Приготовлены строго смычки скрипачей
На земле ещё много хороших вещей.
Гумилев и Волошин, Вийон и Рабле,
Ещё много хороших вещей на земле,
И высокого слога не сохнет ручей.
На земле ещё много хороших вещей.
Ещё много хороших вещей на земле —
И рассвет, что ерошит листву на ветле,
И взлетают со стога десятки грачей.
На земле ещё много хороших вещей.
Я целую ладошки твои в полумгле.
Ещё много хороших вещей на земле.
Обжигай, недотрога, меня горячей.
На земле ещё много хороших вещей.
И душистый горошек стоит в хрустале —
Ещё много хороших вещей на земле.
Ещё много у Бога и дней, и ночей.
На земле ещё много хороших вещей.
* * *
День начинался медленно. Сперва,
По-зимнему обутый и одетый,
Он из кладовки приносил дрова,
Лучину в печке разжигал газетой.
Часы идут. Дрова в печи свистят.
К полудню воздух в комнате просушен.
А я едва включаю термостат —
Течёт тепло над сетками отдушин.
Крошащиеся времени пласты
Ты измеряешь мерою какою?
Ты меришь время тем, что сделал ты,
Иль тем, что время сделало с тобою?
Обдаст полено запахом смолы,
В печи огонь блеснёт, подобно чуду,
И озарит все в комнате углы…
А я о термостате позабуду.
Что значит миг? Секундной стрелки сдвиг?
Один живёт от сдвига и до сдвига,
А для другого целый мир возник
В течение взметнувшегося мига.
А у кого для жизни больше сил?
Чей день светлей? Чьи озаренья шире?
И времени кто больше получил,
Чтоб разобраться и в себе, и в мире?
* * *
Мой век! От стука
Ночного в дверь
Пошла наука
Больших потерь.
Мой век ущербный,
Мой век-недуг
Листал учебник
Колымских вьюг.
Мой век! Ты — школьник,
И твой диплом
Добыл ты в штольнях
Тупым кайлом.
Мой век! Экзамен
В полярный вуз
Ты сдал слезами
Российских муз.
В краю студёных
Глыбастых льдов —
Плоды учёных
Твоих трудов.
Почётный доктор
Бушлатных прав,
Мой век, продрог ты,
В метель попав.
С таёжных ёлок
Не сходит снег.
Постыдно долог
У века век.
* * *
Сочиняю сценарий для фильма.
Первый кадр: золотится закат,
Озаряется озеро Ильмень,
А над озером сосны стоят.
Небольшая домашняя нечисть,
Самодельный критический чёрт.
(Обязательно с чёртом я встречусь,
И он мне наставленье прочтёт!)
«Отчего не берёшь ты Нью-Хемпшир?
Что ты озеро Сквам не берёшь?
Летний день, над водою померкший,
Так для первого кадра хорош!
У тебя в поэтическом фильме
Несуразностей быть не должно,
И не видел ты озера Ильмень,
И в другом полушарье оно!»
Мне подыскивать надо героя —
Без героя и фильма-то нет.
Понемногу наметились трое:
Академик, священник, поэт.
И пойдут они все по дороге,
Что трудна, и крута, и пряма,
Будут правду искать, а в итоге
Эмиграция или тюрьма.
А у чёрта на это в запасе
Нехороший презрительный смех:
«Убирался бы ты восвояси,
На крови спекулировать — грех!
Лучше взял бы ты школу в Вермонте.
На привычные вещи взгляни:
Видишь — там, на ночном горизонте,
Автострадою мчатся огни.
Вот одна из возможнейших версий:
Там — стеклом ветровым отражён —
Твой герой, паренёк из Нью-Джерси,
И зовут его, может быть, Джон…»
Я для фильма искал героиню,
И почти что обрел во плоти:
Я позарился на балерину,
Что на Запад решилась уйти.
Оказалось — совсем не годится:
По примеру блистательных див
Обзаводится виллою в Ницце,
Мой сценарий вконец загубив.
Неудачи преследует демон,
Или бедный талант мой иссяк, —
Только фильмы на русскую тему
У меня не выходят никак.
Я живу всё странней, всё нелепей,
И в бессмысленный сон погружён,
Вспоминаю всё чаще о цепи,
О распавшейся цепи времен.
* * *
Вот мне и стало казаться,
Что стихи мои тоже так,
Как солдаты, чётко по плацу
Отбивают за шагом шаг.
А душа моя по-другому,
А душа моя, как назло,
То проскальзывает невесомо,
То волочится тяжело.
Сочинитель, к беде готовься!
Будет участь твоя плоха,
Если не совпадает вовсе
Шаг души с шагами стиха.
ВАСИЛИЮ БЕТАКИ
Я очень Вас благодарю, Бетаки,
За Ваши негодующие строки.
Люблю стихи, подобные атаке,
Стихи, как партизанские наскоки!
Нас заливают мутные потоки
Газетной злопыхательской клоаки,
Стрекочут нам партийные сороки
Дежурно-показательные враки.
У этих — бронированные щёки
Не заалеют от стыда, как маки.
Кто устыдился — в лагерном бараке
Отсиживает длительные сроки.
Для многих эти времена жестоки,
И многие живут, как на биваке,
В Москве, в Нью-Йорке, в Риме, в Нагасаки
Шумят над нами мировые склоки.
Мы все в литературе одиноки,
И потому так дороги нам знаки
Внимания, и я за Ваши строки
Еще раз Вас благодарю, Бетаки.
ЧУЧЕЛО
Вот я качаюсь — чучело,
А надо мной — вороньё.
До самых бровей нахлобучено
Фетровое рваньё.
А из-под фетра — патлы
Соломенные торчат,
А на портках — заплаты
Голубоватый квадрат.
На шее кругом намотано
Продранное тряпьё.
Качайся по ветру — вот оно,
Чучелово житьё.
Рубаха моя подпоясана
Верёвочкою гнилой.
Ветви осеннего ясеня
Швыряют в меня листвой.
Грубо углём намалёваны
Брови, и нос, и рот.
Раскачиваюсь зарёванный,
Дождь на меня идёт.
И в эту погоду аховую,
На огород водворён,
Я рукавами размахиваю,
Распугиваю ворон.
Ну что же, — обломком угольным
Рожу всю перемажь!
Я тоже в театре кукольном
Трагический персонаж.
Все мы загримированы
И выряжены пестро,
А я ещё нафаршированный, —
Во мне — не моё нутро!
Тырсой набит, соломою,
Войлоком и трухой.
Как будто лицо знакомое,
А стал я совсем другой.
В чучелы угораздило, —
Ну так — теперь держись!
Ловким чучельным мастером
Ты оказалась, жизнь!
Пришиты к лицу неслыханные
Буркалы из фольги,
И даже в череп напиханы
Искусственные мозги!
Покачиваюсь, раскачиваюсь
В сторону из стороны,
Всячески выпендрячиваюсь —
А вороньё хоть бы хны!
Пол-огорода склёвано,
Затоптано, разорено,
Птицами разворовано
Собранное зерно.
Чучелу понаскучили
С бандой ворон бои.
В тысячу раз не лучше ли,
Если мозги свои?
Вставьте в меня, пожалуйста,
Сердце вместо трухи,
Чтоб затевал я шалости,
Чтоб сочинял стихи,
Чтоб трепака отплясывал,
Чтобы глушил самогон,
Чтобы читал Некрасова,
А не пугал ворон.
* * *
Суетись всю жизнь, кружись
Без толку в бедламе.
Лучше б нам у входа в жизнь
Дали по программе.
Я бы знал: я генерал
Или только клоун,
Знал бы я, какой финал
Мне приуготован.
В жизни не произойдёт
Путаницы с нами,
Если знаем наперёд,
Сколько актов в драме,
У кого какая роль,
У кого какая боль,
Кто ты — шут или король,
Единица или ноль.
Героиня какова,
И в какой картине,
И какие ты слова
Скажешь героине.
Знать бы, кто руководит
Частью музыкальной,
Принимать весёлый вид
Или вид печальный?
Декорации взойдут,
Когда свет потухнет,
Или жизнь мою дадут
Прямо в серых сукнах?
Чуть программу приоткрой —
Видно из программы, —
Всеблагой или Другой
Постановщик драмы.
НАДПИСЬ НА ПЕРЕВОДЕ «ТЕЛА ДЖОНА БРАУНА»
Иосифу Бродскому
Корму обрызгало шампанское
Из размозжённой вдрызг бутыли.
Корабль сползал, ц